– Каким образом? – Мартин все никак не делал глоток из своего бокала, хотя держал его в руке.
– Господин Альбигони был… и сейчас… он издатель и друг господина Голдсмита. Он не имеет намерений причинить ему какой-либо вред. – Ласкаль сбивался на этом заготовленном заранее заявлении.
Мартин подавил желание поднять бровь. Обед становился сюрреалистичным.
– Сейчас Голдсмит психически очень нестабилен, возможно, безумен, и мы хотим, чтобы вы помогли ему. Мы хотим отыскать истоки его болезни.
Мартин покачал головой, слыша такие архаизмы.
– Я же говорил вам, что больше не имею никакого отношения к ИПИ. Мне было сказано…
Взгляд Альбигони внезапно ожил. Он увидел Мартина. Ласкаль покосился на своего босса, затем развернулся головой и плечами к Мартину, как бы образуя стену, защищающую Альбигони от внешних сил.
– Мы можем договориться о вашем возвращении и новом открытии лаборатории.
– Я больше не хочу там работать. Меня выгнали за работу, которая в моем представлении была абсолютно разумной и ценной.
– Но отреагировали вы на это неразумно, – сказал Альбигони.
– Я не знаю, что разумно, когда к науке примешивается политика. А вы?
Альбигони медленно покачал головой, снова в своих мыслях едва слыша его.
– Нужно провести обследование Голдсмита, – сказал Ласкаль.
– Он пока что не арестован, насколько я понимаю.
– Нет. – Заминка. – Еще нет. Нам нужно знать, что превратило его в убийцу.
– Ему необходима официальная коррекция, а не обследование.
– Его проблема выходит за рамки коррекции, – сказал Альбигони, отправляя в рот между словами куски пищи. – Корректолог подлечит его или изменит, но мне нужно не это. Мне требуется знать. – Вспышка гнева в глазах. – Он убил восемь человек. Друзей своих. В том числе мою дочь. И его собственного крестника. Они не причинили ему никакого вреда. Не угрожали ему. Это было проявление преднамеренного и просчитанного зла.
– Прошло всего два дня… – сказал Мартин.
– Теоретически могли ли бы вы исследовать Голдсмита и рассказать нам, что заставило его убить своих молодых друзей? – спросил Ласкаль.
Посеребренный арбайтер и официант-человек подали им еду, у арбайтера поднос стоял на плоской спине. Официант поинтересовался, не хочет ли Мартин еще выпить. Он отказался.
– Мне не сообщают всего, – со вздохом сказал Мартин. – Господа, я ценю ваше гостеприимство, но…
– Мы не можем объяснить все, пока не будем уверены, что вы вполне заинтересованы и согласитесь, – сказал Ласкаль.
– Тяжелая ситуация, – сказал Мартин.
– Вы наш лучший шанс, – сказал Альбигони. – И не погнушаемся тем, чтобы умолять вас.
– Вы получите хорошее вознаграждение, – сказал Ласкаль.
– Полагаю, вы хотите, чтобы я помог вам проникнуть в ИПИ, провести с Голдсмитом триплексное исследование и выяснить, что заставило его слететь с катушек. Но ИПИ закрыт. Это очевидным образом невозможно.
– Нет. – Ласкаль ковырнул вилкой салат из выращенных на ферме креветок.
Мартин с сомнением поднял бровь.
– Сначала вам придется найти Голдсмита, а затем убедить власти штата и федеральное правительство вновь открыть ИПИ.
– Мы в силах вновь открыть ИПИ и откроем, – сказал Альбигони. Ласкаль беспокойно переводил взгляд с одного из них на другого. – Пол, мне все равно, жив я или умру прямо сейчас, и возможность, что господин Берк попадет к федералам, для меня мало значит.
– Что Кэрол Нейман должна была…
– Выслушайте меня, пожалуйста, – перебил его Альбигони. – После того как он убил мою дочь и еще семерых, Эмануэль Голдсмит пришел в мой пентхаус в башне «Аэропорт-2» на Манхэттен-Бич. Он сознался в своих преступлениях, после чего уселся в гостиной на диван и попросил выпить. Моя жена сейчас на антропологическом выездном семинаре на Борнео и ни о чем не знает. И не узнает, пока… исследование не будет завершено и я не смогу объяснить, почему он так с ней поступил. Если вы готовы провести это исследование, я гарантирую, что ИПИ вновь откроют, что вы снова станете его директором и что у вас будет довольно средств, чтобы заниматься исследованиями до конца ваших дней, сколько бы вы ни прожили.
– Если я не кончу коррекцией и обвинением в нарушении федерального психологического законодательства, – сказал Мартин. – Я лишен возможности заниматься своей работой, лишен возможности делать то, что пытался делать всю свою жизнь. Это достаточное наказание. Мне не нужно еще и клеймо преступника. Пойду-ка я. – Он начал вставать. Ласкаль взял его за руку.
