Пойти и самому размяться, что ли…
После получасового бесцельного блуждания по парку он перестал притворяться перед самим собой и начал искать княжну уже целенаправленно.
А потом понял, где она может быть. И не ошибся.
Эмма изо всех сил делала вид, что не очень-то ее волнует его присутствие. А Силвер смотрел на ее склоненную шею — поверх скинутого на плечи капюшона плаща пушились светлые пряди волос — и вспоминал, как, расплетая, запускал в них пальцы… Для того чтобы отвлечься от ненужных воспоминаний и ощущений или чтобы не обрушить на женщину новые упреки и обвинения, он и завел разговор про портрет. А Эмма неожиданно начала его расхваливать и приписывать черты характера, которых у него сроду не водилось. Лицо серьезное, щеки сияют огнем, глаза — искренностью. Искренностью, а? Он прервал поток этих ненужных (смущающих его?) славословий:
— Не тратьте на меня свое красноречие, княжна! В этом нет никакой необходимости. Я же не собираюсь бросать вас в тюрьму, как герцог Армани, лишь из-за того, что мне не понравился портрет, вышедший из-под вашей кисти.
— Ох, а откуда вы это?.. — Эмма прикусила губу, но все же продолжила: — И как вы вообще узнали, что я… это я?
— Подпись.
Я чуть не стукнула себя по лбу. Ну конечно! Я машинально поставила на подаренном Каролю наброске личную подпись: сложный вензель, составленный из букв моего имени, имени матери и фамилии отца. Оставалось только лишь написать рядом собственное признание…
Значит, Силвер с самого начала мне не доверял. Подозревал. Приглядывался. Стала бы я столь же внимательно изучать подпись дарителя? Вряд ли. Еще одна новая для меня черта его характера или приобретенная привычка не доверять никому из окружающих? Может, он и прав — уж в моем-то случае, безусловно, — но… жаль мне его.
Пожалей-ка прежде всего саму себя! И я пожалела: начала складывать кисти и краски. Все равно сегодня больше рисовать не смогу. Как раньше Человек С Птицей заражал меня своей энергией и жизнерадостностью, так теперь этот стоящий напротив незнакомец со знакомыми чертами вытягивал из меня последние жизненные силы. Пойду-ка я в свою каморку, останусь одна и… Нет, плакать я не буду. Достаточно одного раза. Сама виновата, что ж теперь на кого-то еще обижаться? Ушедшую волну уже не вернешь. Делом займусь: закончу этюды парка.
Возникший как из-под земли Безликий — я даже вздрогнула, Силвер тоже глянул как бы в недоумении: и он позабыл — не заметил? — подхватил мой этюдник. Маленькая молчаливая процессия: я, по левую руку король, охранник за моей спиной — двинулась по тропинке.
Я уже привычно направилась к Северной башне, но Силвер неожиданно прикоснулся к моему плечу.
— Вам в другую сторону.
Он вошел первым, повернулся, кивком и движением руки предлагая мне войти.
— Это теперь ваши комнаты.
Я шагнула за порог, настороженно оглядываясь. Как же здесь просторно и светло!
— Ну что, ваше сиятельство довольны обстановкой?
Я рассеянно скользнула глазами по мебели и обшивке стен — все светлое, спокойное, — и мой взгляд вновь устремился к окнам. Окна здесь были почти во всю стену и выходили прямо на Каролевскую бухту — про себя я называла ее именно так. Солнце, пусть даже неярко-осеннее, будет в комнате, считай, целый день.
— Да-да, спасибо, все просто великолепно!
Силвер по-хозяйски прошелся по комнате, внимательно осматривая ее. Остановился перед красными розами в белом кувшине.
— А розы уберите. Княжна их терпеть не может.
Да, но откуда он?..
Король действительно очень наблюдателен.
