— И в пути не случалось ничего странного? — с легким оттенком недоверия переспросил второй голос.
— Как видишь, — нотки высокомерия промелькнули в усталом голосе караванщика: — Не забывай, что ты здесь — всего лишь наемник. Твое дело — охранять нас, а уж каким путем следовать, решаю я.
В этот момент дверца кареты приоткрылась, отвлекая внимание девушки от разговора. Лохматая голова Норка — того самого внука старой нянюшки — показалась в образовавшемся проеме.
— У вас все в порядке? — с небольшой толикой беспокойства осведомился он. — Пришлось так резко тормозить, я боялся, что вы можете ушибиться.
— С нами все в порядке, — за двоих ответила девушка, тут же пользуясь моментом, чтобы удовлетворить любопытство. — А что послужило причиной остановки?
— Да я ничего и не знаю почти, — пожал плечами мужчина. — Кто-то из воинов вдруг приказал остановиться. Харгину, ясное дело, это не понравилось.
Он хотел что-то еще добавить, но тут прозвучал громкий голос, призывающий всех вернуться на свои места.
Так и не договорив свою мысль, Норк исчез. Женщины успели обменяться недоуменными взглядами, прежде чем громко заржали лошади, недовольные окончанием передышки, и карета медленно тронулась в путь.
— Любопытная беседа, — задумчиво произнесла девушка, вспоминая подслушанный разговор.
Ее собеседница не услышала этих слов — большую часть их двухдневного путешествия старая женщина спала, и сейчас стоило им сдвинуться с места, как она прикрыла глаза, видимо, снова проваливаясь в дрему.
Эллери поглядела на свою няньку с легкой долей зависти.
Она очень хотела последовать ее примеру — ведь так время их путешествия пролетело бы скорее. Но юное тело не желало тратить столько драгоценных минут на сон — жизнь кипела в каждой клеточке, неслась по венам в каждой капле крови, бурлила под кожей силой и энергией.
Девушке так хотелось покинуть душный короб кареты, пробежаться по земле, вдохнуть полными легкими дурманящий воздух, согретый теплыми солнечными лучами!
Но приходилось довольствоваться короткими остановками — глава каравана очень спешил успеть к назначенному сроку, поэтому подгонял всех нещадно, не позволяя тратить время на долгие привалы.
Однако причина, по которой девушка не имела ничего против такого стремительного темпа, была весьма безыскусна. Ее собственная конечная цель становилась ближе с каждым новым витком колес, и от одной мысли, что ждет в конце пути, перехватывало дыхание.
Майин…
Его имя привычно и легко легло на язык, и от его звучания девичье сердце сладко затрепетало.
Эллери, не сдержавшись, на миг зажмурилась, представляя долгожданную встречу, а стоило открыть глаза — натолкнулась на неожиданно ясный взгляд своей нянюшки, которой, по представлениям воспитанницы, уже полагалось сладко дремать.
— О нем задумалась? — Не было нужды уточнять, кого сейчас имела в виду старая женщина.
— Ох, Ниньи! — рассмеялась девушка. — От тебя ничего не утаить! Недаром о твоей проницательности ходят легенды.
— Да тут и скрывать нечего, — добродушно усмехнулась та. — У тебя на лице все написано, девочка моя.
— Жду не дождусь, когда снова его увижу, — с легким смущением призналась Эллери. Открыто говорить о своих чувствах, не боясь, что подслушают вездесущие слуги и тотчас же донесут отцу, было непривычно, странно, и, вместе с тем, — так здорово. — И хочу этого так сильно, и одновременно, робею и боюсь! Наверное, это и есть любовь…
Она ожидала, что старая женщина понимающе улыбнется, как бывало раньше, но та в ответ лишь задумчиво покачала головой, устремляя взгляд в окно кареты.
— Боюсь, то не любовь, а лишь влюбленность… Настоящее чувство тебе пока неведомо, моя милая.
— Но почему ты так уверенно говоришь об этом? — упрямо возразила девушка, не ожидав, что к ее чувствам отнесутся столь небрежно. Недоверчиво поджав губы, она продолжила: — Почему ты думаешь, что знаешь это лучше меня?
— Вот настанет время — и ты все поймешь сама, — улыбнулась одними уголками губ старая нянюшка.
— Когда думаю о нем, кажется, что не смогу выдержать больше ни дня разлуки, — с жаром начала говорить девушка, чувствуя, как от торопливо зазвучавших слов образуется горячий комок в груди, как всегда бывало при мыслях о любимом. — Невозможно даже представить, что мы не сможем быть вместе, кажется, я могу перевернуть и небо, и землю ради встречи с ним. Разве это может быть чем-то иным, кроме как любовью?
