Она вскинула голову, храбро отражая нападение.
— Может, скорее о Вашей роли в этом? Смею напомнить, что именно Вашими руками и был устроен этот брак!
— Как ты смеешь, глупая девчонка! — он скривился. — Я пытался выбрать для тебя лучшую партию из всех возможных, я действительно желал для своей дочери счастья!
— У Вашего Величества был тот, кто просил моей руки, — она напомнила ему о предложении Бродяги. — И за спиной которого Вы, до последнего ничего не говоря, тайком устраивали спешный брак с Оркесом!
Пусть ее чувства уже не были новостью, но это был первый разговор, в котором они оба открыто признавали правду.
Королевскому терпению пришел конец.
— Да что ты понимаешь! Ты всегда ставила на первое место только свои желания! Творила, что хотела, не задумываясь, как твои поступки отражаются на репутации семьи! В глазах всего мира Сапфо был и навсегда останется только воином! Простым наемником, чей меч принадлежал тому, у кого звонче монета! Таким людям не заслужить уважения и почета, будь он хоть сто раз королевской крови! Я не желал, чтобы моя дочь становилась женой такого человека.
— Но почему Вы учитывали только свои интересы? Почему Вам даже не пришло в голову спросить моего мнения?
Его плечи опустились.
— Вот видишь. Ты снова делаешь это. Ты вновь возводишь свои желания на пьедестал, не допуская мысли, что мне, как твоему отцу, как королю, в конце-то концов, лучше знать, что будет лучше для тебя и для страны! Думаешь, ты первая, чей брак состоялся по уговору? С чего ты решила, что вообще имеешь право выбирать!
Он ожесточенно поджал губы, в глазах мелькнул недобрый огонек.
— Ты приносишь только несчастья мужчинам. Все трое, с кем моя дочь должна была связать судьбу — или уже связала — оказались мертвы.
«Кроме Сапфо!» — отчаянно возразил ее взгляд, защищаясь.
Гидеон понимающе усмехнулся, словно прочтя ее мысли.
— И он тоже. Нам ведь известно, что он до сих пор не пришел в себя, девочка. Ты не хуже меня знаешь, что это означает. Он не выживет.
«Это неправда, все ложь, ложь!» — так и хотелось прокричать девушке. Но глубоко в сердце зрела отчаявшаяся истина: слова отца были правдой. И от этой правды хотелось скулить, выть подобно загнанному зверю, забраться куда-нибудь глубоко под землю и свернуться в клубок, зализывая душевные раны.
— Но я не стану здесь, перед тобой даже пытаться изображать скорбь. Нам ведь обоим прекрасно известно, — наклонившись, он почти прошептал эти слова на ухо дочери. — Что в этих краях давно нет и не могло быть никаких кочевников.
Со стороны, наверное, они могли показаться идеальной картинкой: любящий отец на прощание благословляет преисполненную благодарностью дочь, отправляясь в дорогу.
— В любом случае, это уже мало что меняет. Я не собираюсь рассказывать о своих подозрениях Тринису — с него более чем достаточно смерти сыновей, — непроизвольный вздох сожаления вырвался из груди мужчины, но окрепшая уверенность во взгляде не позволяла обмануться: отец принял непростое решение — и теперь ничто на свете не могло поколебать его решимость. В очередной раз. — Но потворствовать твоим капризам больше не стану.
Она даже не пыталась изобразить удивление или оскорбленную невинность, только лишь поинтересовавшись:
— И что будет теперь? Вы снова станете пытаться выдать меня замуж?
— Выдать тебя замуж? — он даже пораженно качнул головой, усмехаясь. — У больше меня не осталось друзей, чьих сыновей ты могла бы свести в могилу. Пожалуй, единственный достойный выход для тебя — это монастырь.
Эллери ошеломленно замолчала, пригвожденная к земле жестким ответом. Моментально вскипевшая ярость требовала немедленного выхода, но что-то внутри девушки остановило этот стремительный порыв. Она просто стояла и смотрела на отца, как никогда четко осознавая, насколько чужими они стали друг другу. Когда он успел стать таким? А, может, это не он изменился, а она сама? И на самом деле он был прав, говоря все те обидные и невозможные слова?
Монастырь.
Нет, принцессе никогда не приходило в голову, что судьба может ожидать ее там — за закрытыми дверями узких келий, в ежечасных молитвах и cлужбах!
