Тут один всадник, казавшийся гораздо моложе других и более нежного телосложения, шепнул королю:
- Не трать более времени. Не то твои войска начнут подозревать измену.
- Братская любовь вырвана из моего сердца, Га-кон, - ответил король. И мое сердце опять забилось одной любовью к Англии.
Он сделал рукой знак, поворотил коня и удалился. Глаза Гардрады не опускались со статного всадника.
- Кто этот всадник, который говорил так умно? - спросила Гардрада, обращаясь к Тостигу.
- Король Гарольд, - ответил тот угрюмо.
- Как?! - воскликнул норвежец. - И ты не объяснил мне это прежде?.. Никогда не вернулся бы он к себе рассказывать о судьбе текущего дня!
При всей свирепости Тостига, при всей его ненависти, зависти к брату, в его саксонском сердце оставались еще грубые понятия о чести.
- Неосторожно поступил Гарольд, подвергаясь такой большой опасности, ответил гордо граф Тостиг. - Но он пришел с предложением мне мира и власти, и если б я решился выдать его, то был бы не соперником его, а убийцей.
Гардрада улыбнулся одобрительно и, обратившись к своим вождям, проговорил:
- Этот человек был поменьше многих из нас, но сидел на коне молодецки.
Затем удалой вождь, олицетворявший в себе все черты времени, сошедшего вместе с ним в могилу, и представлявший в себе образец племени, от которого происходили норманны, - запел импровизированную воинскую песнь. Но на половине ее он вдруг остановился и произнес с замечательным хладнокровием:
- Нет, эта песня плоха! Попробую другую.
Он задумался, затем провел рукой по лбу, и лицо его осветилось огнем вдохновения он опять затянул длинную песню. На этот раз напев и размер: все так чудно гармонировало с собственной восторженностью короля и с энтузиазмом его вождей и воинов, что никакие слова не в состоянии выразить их волшебного действия. Песня эта производила на всех норвежцев почти такое же действие, как сила рун на берсеркеров, воспламенявшая последних жаждой крови и битв.
В это время саксонская фаланга выдвинулась вперед и через несколько минут вступила в битву. Она началась атакой английской конницы, ведомой Леофвайном и Гаконом, но двойной ряд норвежских дротиков представлял грозную преграду, и всадники, не осмелившись сделать на нее прямого нападения, ограничились только тем, что объехали железный круг, не нанеся неприятелю другого вреда, кроме того, что могли сделать мечами и сулицами. Король Гарольд сошел между тем с лошади и, по обыкновению, двинулся с отрядом пехоты. Он находился в середине треугольника, откуда имел более возможности управлять его движениями. Избегая стороны, где начальствовал Тостиг, он направил свой отряд на самый центр неприятельских сил, где Опустошитель земли, развеваясь над стеной щитов, обозначал присутствие короля норвежского.
Град стрел и сулиц посыпался на англосаксов, неопытных в этом роде боя, но король Гарольд удерживал их от намерения схватиться грудь с грудью с неприятелем. Он сам стоял на небольшом холме и, подвергаясь ежеминутно опасности быть убитым, следил с напряженным вниманием за конницей Леофвайна и Гакона, ожидая той минуты когда норвежцы, обманутые мнимой нерешительностью и слабостью конных атак, сами перейдут в наступление.
Эта минута наконец наступила: воспламененные звуком труб, звоном оружия и воинственными песнями своего короля и скальдов, норвежцы ринулись как тигры на ряды саксонцев.
- К секирам, друзья! - скомандовал Гарольд и, мгновенно выйдя из середины, повел отряд вперед.
Оглушителен был напор саксонцев, они мгновенно разорвали круг и врезались в стену щитов. Секира короля потрясла первая эту железную стену, и он один из первых вступил во внутренний ряд, оберегавший Опустошителя земли.
В это самое время из-под грозного знамени вышел сам король норвежский и с пением вступил в самую чащу сцепившихся ратников. Он бросил свой щит и, махая своим громадным мечом, валил им людей справа и слева, пока не очистил все пространство вокруг себя. Англичане, отступая с ужасом перед этим образцом нечеловеческой силы и роста, оставили впереди одного бесстрашного витязя, решившего преградить путь исполину.
