В памяти всплыло лицо Слагви: исхудалое после похода, с легким румянцем на высоких скулах и светлыми кудряшками на висках, с усмешкой добродушного смущения. «Ну что ты уж так сразу…» Вот, например, один из врагов. Злобных, коварных, ненавистных… Тьфу!
Гельд потряс головой. Так и с ума сойти недолго. Хотя куда ему теперь еще сходить?
Лучше подумать о чем-нибудь другом. Отец… Гельд смотрел на Рама, ничуть на него не похожего, и пытался нащупать в себе чувство кровного родства с этим человеком. Нет, ему очень нравился Рам Резчик. Из всех знакомых ему людей, кроме Альва и Бьёрна, никто не показался бы Гельду более подходящим отцом. Просто он еще не знал, что это такое – чувство рода, которое направляло и определяло поступки почти всех вокруг него – от Гримкеля до Эренгерды. Только что он был наедине с огромным миром – и вдруг оказалось, что он не один, что его больше. Сейчас – два, а где-то еще есть дед, Сигурд Всезнайка, двоюродный брат Даг, и его сестра, та девушка, о свадьбе которой с Хеймиром ярлом он столько слышал два года назад. Слышал и даже сам пересказывал другим, и при всем богатстве его воображения ему и в голову не приходило, что все это имеет к нему самое близкое отношение. Он и сейчас еще не уяснил себе этого. На осознание такого перелома требуется время.
Гельду пришел в голову еще один вопрос.
– Рам! – окликнул он кузнеца по привычке и тут же подумал, не стоит ли теперь называть его родичем… отцом… – А как ты меня назвал?
Рам задумался на миг, потом хмыкнул и стал опять похож на прежнего Рама.
– Сигурдом, конечно. Мальвин так хотела.
Гельд усмехнулся. Что ни говори, это имя для великого героя!
В первую же ночь после битвы в тумане Торбранду конунгу приснился сон. Весь день он с четырьмя товарищами уходил от Ступенчатого перевала по лесистым горам на северо-запад – туда, где, как помнил Бранд Костоправ, имелся еще один выход из Медного Леса. Из собственной дружины Торбранда около него остался только Рагнар Полосатый, один из самых старших хирдманов, помнивший еще походы Тородда конунга, отца Торбранда. В одной из давних битв у него был содран длинный лоскут кожи с лица, отчего широкий морщинистый лоб и сейчас украшала белая полоса. Троих остальных, из чужих дружин, прибило к конунгу мешаниной битвы. Хаград, парень лет двадцати, чувствовал себя сиротой после смерти своего вождя, Модольва Золотой Пряжки, и в его светлых глазах застыло тревожное недоумение. Арнгрим Пепельный, хёльд из внутренних областей Фьялленланда, снарядился в этот поход по ратной стреле; двенадцать человек своей дружины он растерял и теперь угрюмо прикидывал про себя, мог ли хоть кто-нибудь из них уцелеть. Бранд Костоправ был хирдманом Асвальда Сутулого, и за него Торбранд конунг втайне особо поблагодарил богов: Бранд уже бывал в этих местах и знал дорогу к Совьему перевалу.
Ступенчатый перевал к концу битвы заняли квитты, и оставаться рядом с ним означало обречь себя на скорую встречу с Повелителем Ратей. На месте Ингвида Синеглазого Торбранд обязательно приказал бы устроить на перевале засаду и поджидать тех, кто не успел выйти за время битвы. Особенно если знать, что среди них сам конунг фьяллей. У Торбранда хватало ума, чтобы не считать своих противников дураками, а Ингвид сын Борга на деле доказал, что заслуживает самого серьезного отношения.
Весь день они шли, почти не останавливаясь, хотя трое из пятерых оказались ранены, а у самого Торбранда левая рука была рассечена от кисти почти до локтя. Хотя и не слишком глубокая, рана постоянно ныла, и полотно повязки промокло от крови. Но сильнее боли его мучило сознание произошедшего. Сейчас Торбранд не считал себя достойным вождем даже для четверых. Одной неудачной битвой боги могли лишь испытывать его твердость, но два поражения подряд означали одно: удача от него отвернулась. Мечи троллей не оправдали надежд, но мечи Торбранд не винил. Оружие сильно руками, которые его держат. Его удачи не хватило, чтобы обеспечить фьяллям победу.
И то, что он, после двух поражений, оказался заперт в Медном Лесу, в самом сердце вражеской земли, не может быть случайным. Его, конунга, боги подвели и поставили лицом к лицу с самым главным противником. Та ведьма, что своим колдовством губила фьяллей в первой битве, когда-то сказала Асвальду Сутулому: «У Медного Леса нет других конунгов, кроме меня. И если конунгу фьяллей что-то от меня нужно, пусть приходит сам». «Приходит сам… приходит сам…» – высвистывал ветер в ветвях Медного Леса, и Торбранд слышал это так же ясно, как голос человека. Так она хотела, квиттинская ведьма, его злая судьба, и она сделала так, что он пришел к ней сам.
