Студистам предлагали на выбор четыре отделения: прозы (им руководил Замятин), поэзии (Гумилев), переводов (Лозинский) и критики (Чуковский). К. И. «на первом же занятии… рассказал нам о широких замыслах Алексея Максимовича Горького, стоявшего во главе издательства „Всемирная литература“, которое хотело дать русскому читателю в образцовых переводах лучшие произведения литератур народов всего мира, – писала Елизавета Полонская. – …Корней Иванович вел занятия умно и непринужденно. Он рассказывал, над чем работает сам, и предлагал нам, студистам, включаться в работу над этими же темами. Ведь кроме переводчиков издательству „Всемирная литература“ нужны были и квалифицированные редакторы, и авторы вступительных статей». Правда, отделение критики просуществовало недолго. «Отец, пылко взявшись за дело, скоро охладел к нему. И студисты его, весьма многочисленные, разошлись по другим семинарам», – писал Николай Корнеевич.
Были еще семинары Шкловского, Волынского, Лунина, Евреинова, Шульговского. Каждый из руководителей семинаров, по выражению Чуковского, тянул студию в свою сторону: «Шкловский – в свою, Замятин – в свою, Гумилев и Лозинский – в свою. Каждый пытался навязать молодежи свой собственный литературный канон. Мудрено ли, что в первый же месяц студисты разделились на враждебные касты: шкловитяне, гумилевцы, замятинцы». Скромный Корней Иванович, избегающий по возможности любого ячества в своих воспоминаниях, не упомянул, разумеется, что и сам тянул в свою сторону не хуже прочих, были среди враждебных каст и «чуковисты».
Гумилевцы вычерчивали таблицы, переводчицы у Лозинского трудились над сонетами Эредиа. У Замятина анализировали прозу. У Шкловского начинающие формалисты штудировали теорию сюжета. У Чуковского – писали собственные критические работы: доклады о Надсоне, Борисе Зайцеве, Маяковском, эпитетах у Бунина, о Блоке. В этом семинаре занимались Зощенко, Лев Лунц, Елизавета Полонская, Илья Груздев, Владимир Познер (позднее они разошлись по семинарам поэзии и прозы). Чуковский умел держать слушателей в постоянном напряжении: мог и поддеть, и с самой милой улыбкой разнести в пух и прах (Николай Корнеевич даже пишет, что Зощенко покинул семинар после разноса его первого доклада о Надсоне; правда, в архивах К. И. есть и другие доклады начинающего писателя – о Маяковском, например, о Блоке). По выбору тем понятно, что К. И. обсуждал со слушателями в первую очередь то, что живо волновало его самого: он в это время работал над книгой о Блоке и большой, программной статьей об Ахматовой и Маяковском. Было и другое.
"Корней Чуковский… на занятиях в студии «Всемирной литературы» придумал писать вместе с нами, студистами, веселую книжку, содержания которой мы даже не знали, но которая начиналась с того, что все куда-то бежали, ехали в самых невероятных сочетаниях, – вспоминала Елизавета Полонская. – Каждый из нас придумывал какую-нибудь смешную строчку, а Корней Иванович, вышагивая длинными своими ногами по комнате, собирал все это вместе и выпевал своим тонким, убедительно-проникновенным голосом:
Ехали медведи
На велосипеде,
А за ними кот
Задом наперед…
Каждую строчку говорил кто-нибудь из нас, а у Корнея Ивановича получалось стихотворение, и он хвалил нас и говорил: «Ну, дальше, дальше, дальше!» – мы веселились и хохотали и продолжали выдумывать в полное свое удовольствие, не задумываясь над тем, пойдет ли это куда-нибудь, будут ли это редактировать, а может быть, запретят. Нет, этого не могло быть! Именно в такой атмосфере доверия и радостного желания сказать по-своему, так, чтобы было интересно детям, и возникла детская литература Страны Советов в начале двадцатых годов".
Читатель, разумеется, узнал строчки из «Тараканища». Впрочем, все это было уже позже – действительно в начале двадцатых. А первые месяцы существования Студии ознаменовались великим противостоянием «шкловитян» и «чуковистов». В своих воспоминаниях о Зощенко Чуковский называет учение, проповедуемое Шкловским, «модной литературной ересью» – впрочем, обаятельной по причине внимания, которое еретики уделяли форме литературного произведения.
