– Как же тебе объяснить… Это из бульона сделано, а внутри мясо, морковь, яйцо… – принялась я перечислять ингредиенты.
– А почему ОНО дрожит? Это что, желе!? – упорно докапывался Санни до истинной сути предложенного блюда.
– Да, желатин там есть.
– Так желе ведь должно быть сладким!
– Не всегда. Да ты попробуй, – это вкусно! – горячо убеждала я.
– Ни за что на свете!… Ты уж извини.
«Хм, ну не хочешь – как хочешь», – подумала я и положила себе очередную порцию.
Вообще Санни был довольно привередлив в еде.
Он не ел курицу, если находил в ней хоть одну косточку. На мой вопрос «почему так» ответ последовал очень странный: «Когда в тарелке курица с костями, я сразу представляю себе ее живой, и мне становится противно». Говядину он тоже не ел, ни при каких условиях: по каким-то сумасшедшим (явно американским!) данным, за среднестатистическую жизнь в организме среднестатистического человека накапливается до семи килограммов говядины и шлаков, с нею связанных. Это же надо было такое придумать!
Ну да, а жир от их любимых гамбургеров, наверное, извиняюсь за подробности, скатывается строго по прямой кишке в унитаз, не оставляя и следа на стеночках!
И сколько мы с ним не спорили насчет еды, я так и не смогла убедить его в том, что говядина ничуть не вреднее свинины или курицы.
Утром мы решили отправиться на «барахолку», чтобы купить Стэну его пресловутую «ушанку». На удивление, ночью ударил сильный мороз, хотя была всего середина ноября:
– На улице минус двадцать, – предупредила их я, – и ветер. Одевайтесь теплее. Магазин, куда мы едем – под открытым небом, так что замерзнете очень быстро.
– А минус двадцать по Цельсию это сколько по Фаренгейту? – уточнил Стэн.
– Понятия не имею. Но нос перестанете чувствовать минут через десять. Это так, чтобы представление иметь… И почему весь мир обычно пользуется километрами да Цельсием, а вы – американцы – милями да Фаренгейтом?!
– Ну, нам же всегда надо чем-то выделяться! – ответил за него Санни с иронией в голосе.
Я оделась и вышла в коридор.
Стэн стоял в куртке-парке, лицо скрыто под маской, а вязаная шапочка натянута чуть не по пояс. Санни под своей вязаной шапкой тоже тщательно обмотался шарфом, оставив открытыми только глаза; под кожаной курткой было предусмотрительно надето два теплых свитера.
– Все готовы? – спросила я, застегивая легкое стеганое пальто и поправляя меховой беретик.
Ответить никто не мог – рот был «закупорен», так что в знак согласия они дружно закивали головами. В этот момент они мне напомнили Пятачка в гостях у Кролика, когда Винни повязал своему другу салфетку, закрыв почти все лицо. Было очень похоже!
В автобусе на моих спутников народ посматривал искоса, изредка посмеиваясь. Всем было холодно, но ни одному русскому и в голову не пришло надеть лыжную маску и повязать шарф на пол-лица.
Наконец мы добрались до «барахолки».
«Доскакав» вприпрыжку до нужных палаток, стали выбирать шапку:
– Стэн, ты какую хочешь: сильно «мохнатую» или не очень?
Вместо ответа (рот-то до сих пор скрывался под маской) он указал на нечто, сильно смахивающее на мех песца, и прошелестел откуда-то издалека:
– Фот такую! – глазенки его при этом блестели, но было непонятно: то ли от мороза, то ли это радовался он так.
Шапка и впрямь была хороша: пушистая, теплая, из голубого меха. На мой вопрос: «А что это за зверь такой?», продавец ответила, что это смесь лисицы и песца. Сокращенно – «лисец». Ну, как «ханорик», – есть же такой зверь (помесь норки и хорька). Я про себя долго смеялась от такого полета фантазии! Как «скрещивателей», так и «назывателей».
Стэну подобрали нужный размер, он тут же ее надел и мы двинулись в сторону выхода. Китайцы, работавшие на рынке, смотрели нам вслед и смеялись, чуть не катаясь по снегу.
Если учесть, что товарищ наш был очень высокий, то в глаза он бросался за километр. Еще бы – к великолепной маске Стэна теперь добавилась шапка, ворс на которой был сантиметров двенадцать! Мало того, он еще и голову держал высоко, – так его гордость за свою шапку разбирала! Было видно: парень счастлив! И морозы теперь ему не страшны с такой «ушанкой», и вообще…
