Корчак. Опыт биографии - страница 55
Медицинские журналы уже давно жаловались: «Набор врачей из Царства на Дальний Восток приобретает все большие масштабы. Повестку нам обычно доставляет полиция, ночью». Деверь моей бабки, доктор Зигмунт Быховский, еще успел перед отъездом запастись шубой, теплой обувью, меховым кивером и в таком виде сфотографировался – не без гордости – уже в России, а потом выслал фотографию домашним. Но доктор Юзеф Ярошевский жаловался с дороги: «Погода невозможная. Мороз – 25 градусов по Реомюру, хотя у меня были сапоги, подбитые войлоком, но пришлось купить еще теплее, из шерсти северного оленя».
В июне 1905 года журнал «Израэлита» сообщал: «Был призван на Дальний Восток и выехал в Харбин доктор Генрик Гольдшмит, участковый врач детской больницы на ул. Слиской»{108}.
Поражение России уже тогда было неизбежным. Приближалась пора мирных переговоров. Эта поездка была совершенно бессмысленной. Он уезжал в Москву вместе с другими мобилизованными офицерами с Петербургского вокзала, расположенного в варшавской Праге. На московском вокзале военных, уезжающих на ненавистную войну, провожали свистом и руганью. Настроение, царившее в поездах, было не лучше. На фронт, от которого их отделяли семь тысяч километров, они тащились по еще не достроенной транссибирской железной дороге со скоростью двадцать восемь километров в час, много дней: через восемь часовых поясов, через тайгу, степи, пустыни. Через Урал – Нижний Новгород, Екатеринбург; через Сибирь – Новосибирск, Красноярск, Иркутск; через Хабаровск в Харбин у китайской границы. У цели их ждала трехсоттысячная японская армия в тысячу шестьдесят восемь подразделений. Было известно, что стотысячная русская армия – плохо организованная, плохо вооруженная – ведет безнадежную борьбу.
В конце концов они доехали до Харбина – города, возникшего из крохотной маньчжурской рыбацкой деревушки, а своим развитием обязанного полякам, в 1897—1903 годах работавшим на строительстве Китайско-Восточной железной дороги. За неполных десять лет Харбин стал важнейшим железнодорожным узлом в том районе, перевалочным пунктом, красивым городом со стотысячным населением. Но у Доктора не было времени на краеведческие экскурсии и новые знакомства. В санитарном вагоне, переделанном в госпиталь, он ездил между Иркутском и Харбином, останавливаясь на каждой станции, чтобы оказать помощь раненым и больным фронтовикам, а негодных к дальнейшей службе отправить домой.
К санитарным пунктам, в которых он принимал, выстраивались длинные очереди солдат. Шли под дождем, по грязи, на костылях, сумасшедшие, венерические больные, туберкулезники, ревматики, русские, татары, украинцы, польские крестьяне и польские евреи. Тех, кто не мог идти сам, несли на носилках или везли на телегах без рессор по маньчжурскому бездорожью. Легкораненые пытались идти, держась за телегу. Некоторые умирали по дороге.
Он писал в «Глос»:
Теперь передо мной все жертвы войны; все, кто не могут удержать в руках штык и еле переставляют ноги, все истощенные, беспомощные и слабые. <…>
Идет один из последних. Маленький, щуплый, лицо без растительности, молодой парень, совсем подросток с впалой грудью. Ноги под ним неудержимо трясутся на каждом шагу. Зачем его сюда прислали? Куда ему – ребенку – карабин? <…> С первого взгляда видно, что он тут совсем не нужен. <…>
Красивое патриархальное лицо русского мужика.
– Сколько лет? – Сорок три. – Женат? – Женат. – Дети? – Пятеро.
Забрали по ошибке, слишком много лет и детей. <…>
– Торос Теофил – истощение. <…>
– Богданов. <…> Малярия. <…> Кац Ицик Шмуль – чахотка. <…> Станишевский Ян – ревматизм{109}.
– Что, довольны, что домой возвращаетесь?
Один грустно усмехнется: куда возвращаться? Жена умерла, трое детей умерло, осталось двое младших: что ему делать с малышами?.. Второй спрашивает, к кому обратиться, если жена его не получила ни гроша помощи… Третий с подозрением глянет и ничего не скажет{110}.
Самых тяжелых больных и раненых он размещал в товарных вагонах, на скорую руку переделанных в лазареты, в которых они ехали в родные края. Когда они корчились от боли, Генрик рассказывал им сказки о Коте в сапогах и Красной Шапочке или читал по-русски выученные в царской гимназии басни Крылова.
