Лайза бросила взгляд на его застывшую как изваяние неподвижную фигуру и открыла холодильник. Норман безмолвствовал, пока Лайза готовила завтрак, но пристально наблюдал за ней, и это нервировало ее до такой степени, что у нее дрожали руки и она боялась выронить что-нибудь.
Так же в молчании Норман принялся за поданную яичницу. Лайза села рядом и поставила перед собой на стол стакан молока.
– Ты как ребенок, – усмехнулся Норман. – Взрослые женщины пьют по утрам кофе или сок.
– Я люблю молоко, – тихо сказала Лайза.
– Да пожалуйста, разве я что-нибудь тебе запрещаю?
Лайза чуть не подавилась от прорывающегося нервного смеха. Она поспешила выпить свое молоко, чтобы не сердить Нормана.
– Я сегодня приеду поздно, дорогая. Ты не будешь скучать?
О, только бы не выдать радость!
– Конечно же буду, любимый. Мне совсем нечего делать. Здесь так пусто без тебя.
Норман нахмурился.
– Тебе не нравится твоя жизнь?
Что-то не так сказала, дура!
– Разумеется, мне все нравится! – Лайза сполоснула стакан под струей воды. – Я имела в виду, что очень скучаю, когда тебя нет рядом. Если бы возможно было, чтобы мы ни на минуту не расставались, я была бы самой счастливой женщиной на свете.
Какой ужас: а ведь когда-то она совершенно не умела лгать!
Норман улыбнулся. Лайза ответила тем же.
– Когда-нибудь так и будет, я тебе обещаю.
Тогда она выбросится из окна!
Норман встал и подошел к Лайзе, чтобы поцеловать. Ее тело было податливым, будто сделаным из пластилина. Норман с сожалением посмотрел на Лайзу.
– Поверь, я бы предпочел сейчас остаться с тобой, а не ехать в офис. Увидимся вечером.
Лайза услышала, как закрывается входная дверь. Норман педантично запер все замки. Лайза посмотрела в зарешеченное окно: муж упругой походкой направлялся к машине. Вот он обернулся и помахал Лайзе рукой. Она слабо махнула в ответ и опустила занавеску.
– Ненавижу… – прошептала Лайза. – Ненавижу.
Увы, она не могла этого произнести так громко, как хотела (а хотелось ей кричать), поскольку не была уверена в том, что в кухне нет подслушивающих устройств. От Нормана всего можно ожидать, он каким-то образом знал обо всем, что Лайза делала в его отсутствие: с кем говорила и о чем, кому звонила…
Правда, сейчас ей не с кем было разговаривать. В этом двухэтажном доме она была совершенно одна. Или вдвоем с Норманом, что еще хуже.
Лайза снова подошла к окну и распахнула его. Норман уже уехал.
Хоть глоток свежего воздуха.
Лайза вцепилась пальцами в холодные прутья решетки, будто хотела сорвать ее. Ни звука, кроме пения птиц. Вокруг только деревья и те за оградой. За высокой кирпичной оградой, которую Лайзе тоже хотелось разрушить. По ее щекам текли слезы.
– За что? – прошептала Лайза. – Я ведь просто хотела быть счастливой.
Еще год назад не было ни решеток, ни запертых на все замки дверей, ни страха. Лайзу считали легкомысленной женщиной, которая умеет радоваться жизни, как и положено в двадцать три года. У нее была масса поклонников, и ей оставалось только выбирать. И Лайза выбрала самого настойчивого – Нормана. Лучше бы она не выходила замуж вообще!
Их познакомил отец Лайзы. Тот день она помнит с такими подробностями, будто все произошло вчера.
Лайза стояла на балконе своей комнаты и наблюдала за старым садовником, который ходил около кустов роз, пощелкивая ножницами, не зная, с чего ему начать. Через пятнадцать минут, так и не дождавшись, когда садовник наконец приступит к своим обязанностям, Лайза не выдержала:
– Эй, Джон!
Тот испуганно вскинул голову и посмотрел на Лайзу.
– Вы меня испугали, мисс. Нельзя же так внезапно появляться на балконе и отрывать людей от работы!
Лайза рассмеялась.
– Я уже полчаса тут торчу и что-то не вижу, чтобы ты работал. Скорее ты создаешь видимость бурной деятельности.
Садовник пощелкал ножницами.
– Я же не могу вот так сразу обкорнать эти великолепные кусты. Хозяйка с меня голову снимет. Этими же садовыми ножницами.
– По-моему, тебе пора на покой, – заметила Лайза. – Ты работаешь на нас больше двадцати лет. Пора уступить дорогу молодым.
– Еще чего, – проворчал старик. – Чтобы они загубили сад?
