Как это похоже на всепобеждающее коммунистическое учение Маркса! Если всепобеждающее, значит, уже не учение, если единственный путь, то это уже не путь, а каунасская аллея Свободы… Если русские не доплатят нам за свободу, то американцы заплатят за неволю… Поэтому обе стороны до сих пор не правы, поэтому, устав от споров, мы перенесли учение в свежие анекдоты. И, надо сказать, что мои оппоненты честили эту «святую» теорию в анекдотах покрепче моего. Рассказывая забавные истории, они были искренними и смелыми в гораздо большей степени, чем мы.
После моего возвращения из тех поездок саюдисты стали меня расспрашивать, что и как, каковы перспективы нашего движения. Особую активность проявлял Чепайтис. Пошептавшись с Ландсбергисом, он стал меня обвинять:
— Остротой своих высказываний ты можешь все испортить.
— А если будем завертывать в вату, все может сгнить. Но откуда ты, Юозас, знаешь, о чем я с ними говорил?
Он смутился, покраснел и тут же ответил:
— Вся Литва говорит.
— Если вся, значит, никто, а ты передай своим суфлерам, что Слюньков берет меня на работу в ЦК КПСс. По делам «Саюдиса». Оба растерялись, а я их пощекотал еще больше.
— Вы оба — не пинкертоны, а я не Шерлок Холмс, — решил я блефовать до конца. — От нашего блошиного пинка империя не погибнет. Она может рухнуть только изнутри, поэтому, господа музыканты, просите генерала Эйсмунтаса, чтобы он вооружил вас иерихонскими трубами.
Эффект был неожиданным. Они буквально остолбенели, притихли, претензии их будто рукой сняло, а я, зная, что Ландсбергис в «Саюдис» пришел с кафедры марксизма–ленинизма консерватории, сталего поддразнивать, говоря, что это всепобеждающее учение сильно недомогает только потому, что никто к Коммунистическому манифесту еще не написал музыки — это и было бы завершающим доказательством непогрешимости учения.
Забавно блефовать среди людей, в чем–то провинившихся. Они тут же начинают озираться, отбиваться и совершать непоправимые ошибки. Мои подначки сразу высветили державшихся в тени членов группы, которые исподтишка стали распространять слухи, что я провокатор. Вероятно, они предпринимали еще какие–то шаги, потому что из Москвы пришло известие, что на меня есть какой–то материал, препятствующий моей поездке в Польшу.
Господи, в Польшу! Нашли опасную страну!..
В Варшаве я встретил товарища по учебе в университете, который пошел на работу в «органы» и курировал писательские организации Москвы. Полковник В. Бетиев предупредил:
— Витас, осмотрись, у вас есть такой туповатый, но очень пронырливый человек, работает переводчиком. В Москве он порядком намусорил, поэтому бросается на любую наживку. Фамилию я не помню, но и зная, не сказал бы. Не хочу нарушать правила своей работы. Но могу описать, как он выглядит. Вас там немного, различишь: невысокий, вислозадый, кучерявый, как овечка, подавшаяся вперед фигура, плечи тоже выдвинуты вперед, волочащаяся походка, пойманный на вранье начинает сильно моргать…
- Чепайтис!
- «Юозас».
В Вильнюсе это подтвердил и полковник госбезопасности Юозас Милькявичюс. Вот когда я заинтересовался Василием Чапаевым, который, согласно анекдоту, скрывался у нас в «Саюдисе» под именем Виргилиюса Чепайтиса. Вообще, мне было трудно заставить себя шпионить, но этот человек причинил Литве столько вреда, что было необходимо вывести его на чистую воду.
— Нельзя ли взглянуть на его приданое? — спросил я приятеля. Тот пояснил, что никто не покажет мне документа о его вербовке
без разрешения высшего руководства, но научил, что нужно рукопись или отпечаток с его печатной машинки передать в судебную экспертизу, которая и установит идентичность имеющихся документов и его нынешнего почерка.
Из рабочих дел мы извлекли несколько доносов, помеченных общим грифом «По сообщению агента Юозаса». Потом нашли несколько записок, написанных лично мне. Йонас Авижюс со своей супругой предоставил очень оригинальные документы и даже рисунки.
— Таких нужно давить! — кричал он, роясь в ящиках огромного комода. Ползал на коленях среди кучи бумаг и не мог успокоиться. Таких нужно топить, как котят, еще до рождения.