Брат Нестор украдкой взглянул в темноту у себя за спиной.
– За восемь дней до того, как ты здесь появился. Похоронили его очень быстро – таков обычай. Мертвое тело может остаться в Башне не более суток, а потом его навсегда отправляют в Склепы. – В Склепы?
– Здешнее кладбище.
– А где этот Склеп?
– Склепы.
– Где эти Склепы?
– Он – в Девятом. Слушай, мне надо идти. Пока нас никто не заметил.
Я с радостью отпустил его руку, и он исчез в темноте коридора.
Верный своему слову, я никому не сказал о том, что брат Нестор проговорился мне насчет Мастера. Братья тоже ничем не показывали, что им это известно (а это стало известно почти мгновенно). Но за обедом я то и дело ловил на себе любопытные, настороженные взгляды – так смотрит собака на вроде бы безобидную гусеницу, которая неожиданно перевернулась на спину, демонстрируя ядовитые усики. А незадолго до ужина моя комната превратилась в открытую исповедальню: мои наставники, которые прежде всячески избегали общения, теперь шли ко мне сами, горя желанием поведать мне правду о смерти Мастера.
Брат Эридус даже принес мне гостинец: яблоко, настоящее яблоко – я съел его целиком, вместе с косточками.
– Уж не знаю, что он там тебе наговорил, – начал он без всяких преамбул, – но все это – злобная клевета. Брат Нестор страдает разлитием желчи от ненасытного честолюбия.
Я молчал, только пускал белую яблочную слюну.
– Смерть Мастера – большая потеря для всех для нас. Но это был просто несчастный случай, злым умыслом там и не пахло.
– Что за несчастный случай? – спросил я с набитым ртом.
– Мы нашли его в Бархатной комнате. Он лежал на полу, прижимая к груди «Псевдоэпиграфу» Гитлодия. Вне всяких сомнений, он полез на стремянку, чтобы дотянуться до книги, и оступился. Сломал себе шею. Так нелепо и так ужасно.
Сняв с себя этот груз, брат Эридус принялся бормотать что-то невразумительное («…превосходная книга, без всякой зауми, простой, ясный стиль изложения…»), но вскоре иссяк и ушел восвояси – я откровенно зевал во весь рот, и он наконец понял намек.
Буквально пару минут спустя меня посетил брат Людвиг. Он предложил мне пластинку сливочной помадки собственного изготовления, каковую я храбро съел. С его стороны это была мудрая тактика.
– Когда я впервые тебя увидел, я сразу понял: это хы-хы-хы-хороший человек. Умный, внимательный, вдумчивый, его так легко не возьмешь на дешевую пы-пы-пропаганду. Уверяю тебя, Гербош фон Окба не принимал никаких радикальных мер. Он был оптимистом, как… как… – Брат Людвиг зачем-то ущипнул себя за шею. – К тому же на уровне философском он этого не одобрял.
Я хотел было его прервать, но не смог выговорить ни слова: от вязкой помадки у меня слиплись зубы.
– Бедный Гербош. Ды-ды-ды-добрый друг и коллега. Мы нашли его мертвым в его постели. Лежал такой безмятежный, такой спокойный… как будто он просто спал. Я прикоснулся к его ногам. Они были такие холодные, как… как… ну, в общем, холодные.
Я с трудом проглотил липкий ком:
– А от чего он умер?
– Непроходимость кишечника.
Сгорбившись в изножье моей кровати, брат Людвиг смотрел на меня светлым и чистым взглядом:
– Поскольку я самый старший из всех теперешних братьев, пост Мастера мой по праву. Мой – по закону. Мы с Гербошем были, как… – Не найдя нужного слова, он сложил два пальца крестом. – Вот так. Но эти двое, Эридус и Нестор, пытаются встать у меня на пути. – Его голос внезапно смягчился, как размягчается муха, попавшая в кислоту. – Мальчик. Честный, хороший мальчик. Мне нужны твои ноги. – Серая старческая рука метнулась к моему колену. – Ты должен подняться на Верхние ярусы. Я сам не могу. Пы-пы-пы-подагра. Фы-фы-фиброзное перерождение. Тебе надо попасть в Библиотеку Мастера. Там есть су-су-сундук, в котором лежит ку-ку-ку… Ку-ку-кус… Ку-кус-Конституция! – Брат Людвиг перевел дух. – Дык-дык-документ, подтверждающий мое право на эту до-до-должность.
Я проглотил оставшуюся помадку.
– На Верхние ярусы, брат Людвиг? Но как я?.. Где мне?..
– Завтра. Всё завтра. Утро вечера мудренее. – Старик поднялся и направился к выходу, притворившись, что у него острый приступ старческой глухоты и он не слышит моих призывов.
