– Разумеется, – сказал он, – направление и сила ветра могут сбить все расчеты. Так что ты понимаешь, для чего нужен анемометр. Я также экспериментирую с пальмитиновой кислотой. Как и греческий огонь, она обладает неослабевающим действием.
Это была непреложная истина: брат Кай был влюблен в свое дело.
И так – день за днем. Все то же самое, ничего нового. Правда, чем дальше, тем труднее становилось братьям скрывать свою неприязнь друг к другу. Люди ученые и культурные, они не опускались до грубых стычек, хотя споры и ссоры случались уже повсеместно. Политическая атмосфера в Башне, пронизанная взаимной враждой, была столь же зыбкой и нестабильной, как токи воздуха в центральном колодце. Каждый день возникали новые альянсы, которые распадались буквально назавтра, и вчерашние союзники становились соперниками и врагами. В Красной Комнате, в Алой Палате, но чаще и яростнее всего – в трапезной, братья боролись за первенство. Однажды утром, спустившись к завтраку, я обнаружил, что трапезная пуста. Стол был накрыт; нетронутая еда на тарелках уже начала заветриваться. Я уселся за стол, не зная, что делать еще, как вдруг из-за красных шпалер послышались голоса. Собравшись с духом, я подошел ближе и заглянул сквозь прореху в поблекшей от старости ткани. За занавеской скрывалась дверь в потайную комнату. Дверь была приоткрыта. Я раздвинул портьеру и заглянул в щелку. В комнате с дубовыми панелями на стенах не было никакой мебели, кроме большого резного кресла, похожего на трон. Вокруг этого одинокого кресла стояли шестеро Избранных.
Брат Эридус распинался – попеременно на нескольких языках – на тему водительства и руководства. При этом он незаметно перемещался поближе к «тронному» креслу. Брат Нестор тоже потихонечку приближался к креслу с другой стороны, даже немного опережая своего соперника и периодически прерывая поток его красноречия презрительными междометиями. Брат Людвиг – он стоял слева – шипел от ярости и дергал себя за волосы. Братья Греда и Эп – они были справа – беспокойно топтались на месте и морщились, словно захваченные песчаной бурей. Один только брат Кай сохранял спокойствие; не принимая участия в перепалке, он стоял чуть в стороне, неподвижный и невозмутимый, как рыцарь, собранный из пустых доспехов.
– …вот почему, – заключил брат Эридус, проворно взгромоздившись на трон, – я могу с полной ответственностью заявить, in sacer verbo dotis, что по праву преемственности избрать надо меня, и сие даже не подлежит обсуждению.
– На каком основании? – взорвался брат Нестор.
– Non est discipulus super magistrum.
– Ты мне не учитель, Эридус.
– Ego sum quis sum: dominum in divino veritas.
Разъяренный брат Нестор обратился к присутствующим, ища в них союзников против лексиколога:
– Его претензии безосновательны: он пытается заговорить нам зубы своими нескладными виршами!
На что брат Эридус ответил:
– Antipericatametanaparbeugedamphicribrationesmerdicantium!
Сие впечатляющее извержение послало дискуссию в свободный полет, вернее – в свободное падение. Брат Эридус, от натуги весь красный, взобрался на кресло с ногами и принялся выкрикивать сверху:
– Chaultcouillonss! Pantofla merdorum! Scheisskopf!
В ответ брат Нестор сбросил воображаемых блох со своих гениталий.
– Furfuris! – надрывался брат Эридус. – Simium! Improbe mendax!
Братья Греда и Эп, ухмыляясь, наблюдали за перепалкой с жадным вниманием вуайеристов. Брат Людвиг, не имея способностей к изобретению собственных латинизмов, создавал шумовой фон для звучащих скабрезностей:
– Пы-пы-пы-пы-пы-пы…
И вдруг среди всего этого гвалта я уловил тихий шелест: ускользающее дыхание, приглушенное покашливание. Где-то рядом. Братья тоже его услышали, и все разом умолкли. Что-то привлекло их внимание – что-то в комнате, с той стороны двери, за которой был я. Некое существо: исполнительный и незаметный слуга, появившийся словно из ниоткуда. Следуя скрытому указующему жесту, шесть пар глаз обратились ко мне.
Я поступил, исходя из детской логики: просто закрыл дверь.
Когда по прошествии какого-то времени Избранные вернулись в трапезную, я сидел за столом, делая вид, что полностью поглощен едой. Виноватое смущение ощущалось так явственно, словно кто-то испортил воздух. Братья расселись по своим местам и тоже сделали вид, что у них разыгрался аппетит – все, кроме брата Нестора. Тот не скрывал своей ярости. Сперва он еще как-то сдерживался, лишь раздраженно болтал ложкой у себя в тарелке, но потом все же не выдержал: тяжело вздохнул, набрал полную ложку тинообразного варева и – с поразительной, надо заметить, меткостью – метнул этот снаряд в лысину брата Эридуса. Вязкая масса попала в цель с оскорбительным мокрым
