Корабль - страница 41
Я раз за разом прокручивал у себя в голове вопрос: «Почему они убивают его за попытку умереть?– Как вдруг отыскал ответ.—Свобода! Они казнят его вовсе не за поступок, а за то, что поступок этот показал им свободу! Свобода— то единственное, чего боятся в своих жизнях эти рабы! Их бытие— это взаимная тирания! Они не смогли бы нести жизнь, будь это иначе! Они боятся до ужаса свободы, ибо она способна уничтожить их Мир! Свобода— это то, что остаётся, когда Мир уничтожен. Вернее даже будет сказать, что свобода появляется лишь тогда, когда Мир пал!»
В помещении стояла гробовая тишина, и даже когда в него вошёл Инэптас, все по-прежнему стояли молча. Ровной поступью он прошёл сквозь расступившуюся толпу и сел на тёмный невзрачный трон. Его окружили группа стражей и его ближайшая свита, которую я уже видел однажды наверху. Также возле него стоял какой-то парниша. Он был очень неприятен на вид. Его высокомерный взгляд выражал явное презрение ко всем, кого он видел перед собой. Тёмные волосы были аккуратно зализаны назад и вкупе с худощавым, вытянутым, подленьким личиком вызывали во мне отвращение. В руках он бережно держал какой-то свёрнутый свиток. Тут все вокруг зашумели, появились неприятная возня, копошение в толпе. Стали слышны перешёптывания. Гул нарастал, и тут в помещение завели Либера. Сначала у него был подавленный вид и опущенный взгляд, но я увидел, как он, сделав над собой усилие, выпрямился и направил свой взор куда-то вдаль, сквозь уже вовсю галдевшую толпу. Лицо его приобрело спокойный, бесстрашный вид. Вёл его стражник, держа в руке цепь, которая, тянувшись немного, смыкала свои когти у Либера на шее. Она была достаточно тяжёлой на вид, но Либер прямо держал спину и не позволял ей согнуть его. Гул приобретал слышимые очертания. Где-то послышалось: «Предатель! Поделом тебе!» Из другого угла раздалось: «Пришло время поплатиться за свои делишки!» Стоявший возле меня Сервус, сделав шаг вперёд, выкрикнул: «Мерзавец!ё вокруг зашевелилось, меня начали обступать другие люди. Всем хотелось поближе взглянуть на объект гнева. События развивались очень быстро. Без каких-либо прелюдий стражник снял цепь с шеи Либера. К ним подошло ещё несколько стражников. Пока они держали его, один из них достал откуда-то толстую верёвку. Пригвоздив Либера к якорю, они стали его привязывать. Толпившиеся предо мной люди частично закрывали мне обзор, и поэтому всё происходящее я видел лишь фрагментами. Вот они его держат, вот он уже висит, намертво закреплённый бесконечными узлами, с непоколебимым, гордым взглядом.
Сложно сказать, что я чувствовал в те минуты… По большому счёту, я ничего не чувствовал. Всё это казалось мне не более чем комичным представлением, в котором я был всего-навсего безучастным зрителем.
Как только Либер был связан, вой толпы стих, и Инэптас подал знак парнише. Тот подошёл поближе к центру помещения, так, чтобы его видело как можно больше людей, и раскрыв перед собой свиток, стал говорить. Его писклявый и крикливый голос резал слух. И я сразу же попытался закрыть уши, чтобы его не слышать, но одёрнул руки от ушей, когда вспомнил, что окружён внимательно слушающими его людьми. Бесспорно, его речь имела для всех присутствующих огромное значение. Все они стояли вылупив глаза и реагировали на каждое слово оратора кивками и другими различными жестами. Говорил он в полной тишине. Никто не осмеливался даже пискнуть в такой торжественный и важный момент. Мне его речь была безразлична. Всё это время я смотрел на Либера, пытаясь поймать его взгляд. Я уверен, что он видел меня краем глаза, что он знал, где я стою, и скорее всего, не показывал вида, что заметил меня, вообще не смотрел, только чтобы оградить от опасности. Но я мог на него смотреть и делал это, не отрывая глаз. За всё то время, что оратор говорил, на лице Либера не дрогнула ни одна мышца, ни одна эмоция не проскользнула на нём. Он оставался твёрд и, казалось, вообще не слушал, что говорил парниша. Я знал, однако, что Либер слушает. Причём слушает очень внимательно, и в голове у него проскакивают сотни мыслей о том, что в этой речи есть глупого, что можно было бы сказать в опровержение этих слов. Но он оставался нем. Либер понимал, что никакого смысла что-либо говорить не было, что если он предпринял бы хоть малейшую попытку заговорить, его речь потонула бы в вопле толпы, которая мгновенно пришла бы в ярость. Более того, говорить, сопротивляться не было смысла, потому что для него всё уже давно было решено, и это он никак не мог бы изменить, а произносить речь, чтобы затронуть чьё-то сердце или возбудить в голове какие-либо сомнения, было равносильно попытке заговорить со стеной. Так что он молчал и всем своим видом выказывал безразличие ко всему происходящему. Как бы я ни пытался отвлечь своё внимание от речи, я всё же её слышал, и чем усерднее пытался отвлечься, тем отчётливей доносилось до меня каждое слово. Оратор начал издалека. Представившись, он обратился к «жителям Корабля» и начал свои долгие тирады на тему того, какие эти «жители» достойные люди, произнёс много о какой-то там чести, суть которой так и осталась мной не понята, долге перед Кораблём и перед Инэптасом, о справедливости, которую несут в себе законы Корабля. После этого он развернул свиток и с гордостью зачитал их. Среди них были следующие: 1. Корабль вечен. 2. Корабль является высшим проявлением справедливости. 3. Каждый на Корабле имеет собственное предназначение. 4. Всё на Корабле имеет своё предназначение. 5. На всё воля Корабля. 6. Устройство Корабля совершенно и неизменно. 7. Инэптас – главный слуга Корабля. 8. Инэптас – выразитель воли Корабля. 9. Каждый на Корабле – слуга Инэптаса и должен беспрекословно подчиняться ему во всём. Ну и самый важный закон в сложившихся обстоятельствах звучал так: «Никто не смеет покидать Корабль!» Эти слова были произнесены оратором с предельной строгостью, подчёркивая всю судьбоносность этого закона. Все присутствующие при этом вздрогнули. После этого парниша направил свою речь против людей, которым «хватает наглости и глупости» попирать этот закон. Многое было сказано о безумии таких людей, с привлечением разнообразных примеров и отсылок на остальные законы, как то: «Каждый на Корабле имеет собственное предназначение, и каждый на Корабле – слуга Инэптаса и должен беспрекословно слушаться его во всём», и другие. Из рассуждений оратора следовало, что одним своим поступком Либер умудрился нарушить все основополагающие законы, и что это «невиданная дерзость», и что «преступник должен понести наказание немедленно».
