Вот уже первые звуки птиц возвещали начало нового утра. За ними подтянулись и зовы зверей. Казалось, не так ли всё выглядело, когда сам Бог создавал Землю? Но нет, не так. Эта красота была зловещей, и хотя это выглядело красивее, чем самые гениальные творения живописцев, но на рай это походило едва ли. Да и облик городов и машин, людские толпы и радиосигналы не оставляли сомнений: времена Адама и Евы минули очень давно. Эта Новая Земля могла бы действительно стать заповедником природы. Без мусора, загрязнений, вырубки лесов, избыточной охоты и рыбалки. Однако и люди, все до единого, были скопированы, и их пороки, и каждая бумажка на мостовой, и каждый клубок фабричного дыма.
Каждый, кто когда-нибудь делал копии чего угодно, он ксерокса страниц печатного текста до музейных макетов, знает, хоть копия и похожа на оригинал, она вторична и потому хуже.
Так же и на Новой Земле всё было вроде как такое же, но какое-то блеклое, менее жизнеспособное, всё и вся напоминало пародию на самих себя.
Но неужели каждый житель Земли был скопирован и никто не избежал этой участи?
Было несколько человек, которых не коснулась эта проклятая пена! Это космонавты, что были в той момент высоко над планетой на Станции и в тот момент спали крепким космическим сном, наслаждаясь фантастическими снами. Но любой сон, каким бы реалистичным ни был, заканчивается.
Космонавт Первенцев, пробудился. Как всегда, он был неунывающим и энергичным.
Первенцев вскрыл пластиковую упаковку в влажным полотенцем, распрямил его и начал тщательно протирать себе лицо.
– Освежает! Вот и настал новый день!
Во время утренних процедур Первенцев любил напевать «Траву у дома». Хоть это и раздражало его коллег, слушать эту песню каждый божий день, однако в одном они могли быть уверены: если Первенцев поёт неофициальный гимн родной космонавтики, значит он в хорошем настроении. Ибо, когда в плохом, держись, кто может. Но это было редко, все знали, что этот парень весельчак и добряк. Тем более, из коллег там был только один, по фамилии Никелев.
– Как сын грустит о матери, как сын грустит о матери, грустим мы о Земле, она одна! – напевал он весело, не задумываясь уже о содержании привычных строчек.
Космонавт Никелев, который уже который день страдал бессонницей, тихо произнёс в сторону, но явно обращаясь к коллеге:
– А я сегодня видел сон…
– Да ну? – оживился весельчак, – наконец-то ты стал спать по ночам.
– Сон. – убеждающим тоном повторил Никелев, – про то, что в нашём иллюминаторе я увидел как наша Земля только зарождалась.
– Ну, и как?
– Представь, сияющие блестящие струи воды, пар, который поднимается со дна чайника, или как шарик мороженого тает, только, как бы прокручено назад на киноплёнке.
– Вот, фантазёр.
Как обычно утром, центр управления посылал позывные:
– Жаворонок, жаворонок, доброе утро.
Только в этот раз всё слышалось иначе:
– Жаворонок, жаворонок, доброе утро.
– Жаворонок, жаворонок, доброе утро.
– Что случилось, откуда эхо? – всполошился Первенцев, – у нас помехи или что?
– У вас всё нормально?
– У вас всё нормально?
Донеслось из громкоговорителя.
– Сигнал повторяется – доложил Первенцев.
– Как повторяется?
– Как повторяется?
– Ты что-нибудь понимаешь, Никелев?
– Я…. кажется, нет, я, похоже, ещё сплю, вот смотрю, как острова появляются, как ледники двигаются.
– Что ты там увидел? Земля как Земля… стой, она же должна быть с другой стороны. Я не заметил, что мы поменяли курс.
Первенцев поспешил в противоположный конец станции и глянул через стекло. Земля как ни в чём не бывало проплывала в голубой дымке.
– Это что же Земли теперь две?, – задумчиво протянул Никелев, – значит, мне это не приснилось, и у меня по-прежнему бессонница.
– Да, ну, бред какой-то. Может, нам это кажется?
– Сразу обоим. Нет, так не бывает. Я скорее поверю, что планета действительно раздвоилась.
– Может, иллюзия такая, оптическая.
– И как она называется? Мираж, что ли?
– Стой. У нас сегодня сигнал из центра удваивался. Выходит, что центра сейчас два.
– Выходит, два.
– Так что же, и жены у меня теперь две. Мать моя…точнее, уже две матери.. вот тебе и «грустим мы о Земле, она одна!»
