7
В крематории он ожидал увидеть гораздо больше народу. Все же в мир иной ушел один из крупнейших российских финансовых деятелей, а не какой-нибудь рядовой маклер или дилер. Хотя, возможно, именно это обстоятельство, — человек-то действительно ушел, и теперь происходит лишь никому ненужная и, в сущности, пустая церемония, — и ограничило круг лиц, пришедших почтить родственника или коллегу.
Турецкий насчитал не более пятнадцати человек, среди них — вдова, одетая во все черное и оттого кажущаяся гораздо ниже своего роста; дочь Алмазова, очень похожая на фотографию своего молодого отца, тоже курносая, круглолицая, с пухлыми щеками, красными от слез; сослуживцы покойного банкира, большинство из которых были незнакомы, но их легко определить — по тому, как люди стоят, как перекидываются короткими фразами, как подходят к гробу, соблюдая определенную очередность, и все такое прочее, что становится совершенно ясным постороннему и, естественно, заинтересованному зрителю, вроде следователя.
Короче, чужих здесь не было. Даже некий молодой человек, сидящий в модерновой инвалидной коляске, и женщина — серая, бесцветная, лет, видимо, сорока, — находящиеся отдельно от провожающих и тем не менее не привлекающие к себе внимания самых близких покойного банкира, тоже не отрывались от однородной и довольно жидкой массы похоронной процессии.
Когда-то, Турецкий не мог вспомнить, то ли читал где-то, то ли слышал, неважно теперь, словом, запомнилась такая фраза, глубинную суть которой понимаешь лишь стоя на самом краю жизни или при подобных, скажем прямо, безвременных похоронах. Афористичность фразы может быть и спорной, но смысл, как говорится, извините: «Каждый свою похоронную процессию создает при жизни…» А что, думал он сейчас, не так уж и тривиально… Человек, понимаешь, претендовал на третий стул в государстве — после Президента и Премьера, — а его, эта-а… Нет, пародист из него никогда не получится, и не надо. Это ведь смешно бывает до поры до времени, а потом становится политической близорукостью. Все подобное мы уже проходили. Вчерашний Маркуша, человек самых серьезных намерений, но остряк и насмешник, великий правовед и правдолюб, оказался же в конце концов вынужденным искать «другую родину»? А куда со своими способностями до него? Или до его блистательных коллег!..
Но как же все-таки получилось, что ни одного должностного лица не явилось сюда, в Никольское? Парадоксы переходного исторического периода, во время которого каждый сам за себя? А что Бог за всех, — не надо, пожалуйста, охолонитесь, господа…
В Донском, помните, играл оркестр слепых, один вид которых вызывал соответствующие эмоции «провожающих». Здесь, в Никольском, Саша так и не понял — оркестр или фонограмма? И поскольку последние официальные слова полногрудой дамы, безумно скучающей от вынужденного траура и сообщающей, что Отечество прощается со своим гражданином, прозвучали настолько деревянно и бесчувственно, он не стал ожидать, когда провалится в черный прогал мраморного пьедестала обтянутый красной материей гроб уже однажды кремированного банкира, и потихоньку ретировался.
Не известно зачем, он обошел здание крематория, на автомобильной стоянке нашел, как ему показалось, нужную группу машин — есть же и в этих вещах своя специфика, — на всякий случай записал их номера. Причем действия были почти механическими. А кого он собирался увидеть? Убийц со спрятанными под длиннополыми пальто автоматами или помповыми ружьями? Автомобили, начиненные взрывчаткой? Или самого крестного отца российской «Коза ностры»?
Странно, что его даже и не обрадовало, а просто успокоило лишь одно обстоятельство: те, кто провожал Алмазова, сели именно в те машины, на которые он обратил свое «пристальное» внимание. Значит, не все еще потеряно. «И глаз у нашего орла — пытлив и остр». Но зачем все это ему, в конце концов?..
Вот в таком раздрызганном состоянии он и сел в машину и включил радио, которое, ввиду того, что у него еще весной выдрали антенну, работало только на одной волне. Московское время, объявили, четырнадцать часов. Начало передачи он как-то упустил из внимания, но текст ведущей, явно не соответствующий существу обсуждаемой проблемы, насторожил. Речь шла об очередном, как он понял, летальном исходе «в период рыночных отношений». И пошли фразочки одна другой достойнее: «По данным милиции, насильственная смерть стала в Москве элементом экономики… Москвичи и гости столицы с прошлого года уверенно приступили к ведению американского образа — только не жизни, а смерти…» Словом, преступность продолжает распоясываться, в чем, по утверждению игривой корреспондентки, был твердо убежден и начальник Московского уголовного розыска, небезызвестный Юрий Федоров. Вот те на! А он-то тут с какого боку припека? Это вместо того, чтобы выполнять поручения Турецкого, а кроме того выяснять, почему красавица Кармен, изготовившись к изысканной и продолжительной любви, завершила свои трогательные приготовления выстрелом в висок… Или поискать того, кто красиво помог ей.
