— Зачем? — не понял Султанов. — Книга уже издана.
— Речь идет о возможности переуступки прав. Но для того, чтобы удостовериться, что книги написаны не группой лиц, а конкретно вами, наши эксперты должны иметь возможность сличить окончательный текст с оригиналом. Они подчеркнут стилистические особенности, присущие только вам, и тем самым докажут ваше авторство. Дело щепетильное и требует особой точности. После экспертной оценки мы обратимся в "Прекрасную Аврору" с окончательно оформленным коммерческим предложением.
Хорошо он сказал: "С окончательно оформленным предложением". Чувствуется, поднаторел мужик в коммерции, только вот Султанов в этом самом рынке ни в зуб ногой. И кинули ведь! И куда Лазарь подевался? И телефона не оставил. Султанов колебался. С одной стороны вроде дело верное. Книга издана. Никакой утечки быть не может. Но с другой — что-то тревожно на душе. То годами никому нужен не был, то всем спонадобился. Именно в этот момент, может быть, впервые Султанов вдруг подумал: "Зачем я полез в эту кашу? Работал бы конструктором. Сверхурочные исправно получал".
— Я бы на вашем месте не колебался, — сказал Латыш, Султанов даже вздрогнул, ему показалось, что собеседник прочитал его мысли. — Если сделка состоится, то речь идет об очень хороших деньгах. Сколько вы получили за три своих романа, включая аванс? Можете не отвечать. Я уполномочен сообщить, что в случае успешной договоренности вы получите 400 тысяч. Сумма предварительная. Торг, как говорится, уместен, — покровительственно улыбнулся Латыш.
На этот раз Султанов был вынужден посмотреть на собеседника более внимательно, и не из-за того, что тот предложил баснословные с его точки зрения деньги. С его точки зрения, а не с общепризнанной. Он знал, что сделка с любым третьеразрядным, но импортным издательством тянет сразу в минимум в двадцать тысяч долларов авторских. Так что, видали мы ваши барыши.
Но почему именно ему? Не Толстой же и даже не Вениаминов. Даже не так. Паша знал, что в столичных издательствах очередь стоит таких Султановых. Это даже не обойма. Тусовка. Они все друг друга прекрасно знают. Даже на фотках всегда вместе.
В этот голодный круг, кормящийся бумажным трудом, невозможно пробиться. И вдруг приходит этот доброхот. По идее московские Султановы не заставили бы себя упрашивать, наоборот, за те же деньги еще бы и минет ему сделали.
Паша включил свой аналитический ум детективщика, но тут тишина разорвалась тревожными звонками. Это, конечно, была Зинка, кто ж еще мог так зверски звонить. Султанов уже хотел извиниться перед гостем, но слова извинения застряли у него в глотке, когда он увидел реакцию Латыша. Маска благодушия исчезла с его лица, уступив место нечеловеческому напряжению, и одновременно безмерной усталости. Как будто этот человек долгое время жил под гнетом смертельной угрозы. Латыш прислонился спиной к стене и будто невзначай слегка откинул полу пиджака. Это был еще не тот красноречивый жест Быстреца, но все-таки о многом Султанову сказал. Хоть самого оружия он и не разглядел, но в его наличии у странного посетителя он мог и не сомневаться.
— Это мои с прогулки заявились, — торопливо успокоил Султанов, поднимаясь, чтобы отпереть дверь.
— Так что вы решили насчет нашего предложения? — Латыш поднялся вместе с ним, и когда он открыл дверь, очень ловко подставил Султанова между собой и вошедшими, Паша сразу подумал, что в случае опасности Быстрец бы не раздумывая, пальнул сквозь него, помнится, в Лайнере-2 он так и поступил (или в третьей части? память стала совсем дырявой).
Зинка с Димкой с шумом ввалились в дверь. Сын сразу повис на нем, Султанов торопливо отодрал крохотные цепкие руки.
— Еще раз ради Бога извините, — желание было только одно, чтобы странный гость поскорее убрался, неуютно он чувствовал себя в его присутствии, да за родных вдруг поднялась в душе тревога, словно им угрожала опасность, как от вползшей в дом змеи. — Сейчас я вам все принесу.
Он торопливо сбегал в комнату, нашел одну из многочисленных папок с карандашной надписью: "Для ознакомления". И вернулся чуть ли не бегом. На обратном пути в папку не замедлил вцепиться Димка, он в раздражении вырвал ее у него из рук и дал щелбана для острастки. Сын захныкал и побежал к мамке жаловаться, по пути его хныканье незатейливо переросло в рев. Паша сунул папку в руки Латышу, но тот вдруг замер перед расхлебененной дверью и сказал:
