— О боже, сейчас явится Сам, а у меня и кровать не убрана и обед не готов.
Она водворила на место платья, подползла под перину, занимавшую двухспальную кровать, и, выгибаясь, принялась спиной взбивать перину, пока не оформила ее в пышный каравай. Накинула шелковое голубое покрывало и. бегая вокруг кровати, оправляла его.
На кухне заглянула в чугунки. Есть вчерашние щи. Для Самого хватит, а она никаких супов не ест. Гречневая каша в другом чугунке. Хватит на обоих и останется еще для Джулли. Теперь поджарить для Самого жирную — бр-р-р! — свиную котлету. Женщина раскрыла оконную раму и вынула завернутое в бумагу мясо.
Нащепала лучины, подожгла ее, сунула потрескивающий пучок под дрова в плиту. Смолистый запах распространился по кухне. Ну, а пока разгорятся дрова и нагреется плита, можно заняться тренировкой.
В спальне переоделась. Натянула трико и полинявшую розовую тунику, надела балетные туфли и, взявшись рукой за спинку кровати, стала проделывать каждодневные упражнения, все еще надеясь… Надеясь на что?
Вытянулась в струнку на пальцах ноги, описала второй полукруг и застыла. Стала вспоминать:
… Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит…
Но для прыжков не было места ни в тесной спальне, ни в столовой. Села на спинку кровати, свесила ноги.
"Неужели все это было? И никогда не повторится? Нет. Никогда. Теперь до самой смерти — самовар, щи. каша, перина, прилавок в антикварной лавке среди керосиновых ламп, фарфоровых пасхальных яиц, икон. лампадок, разрозненных кузнецовских чашек. Покупатели заглядывают редко. Заходят бывшие царские и белые офицеры, нечистоплотные, часто небритые. Судачат, вздыхают по старой матушке-России, потеряв надежду когда-либо вернуться туда на белых победных конях. Уличают один другого в трусости, вспоминают скандальные истории. А старой России она не знает. Знает новую, советскую, на которую они клевещут.
Первое время она протестовала, уличала их во лжи. Но потом Сам однажды сказал ей, что если она будет у него в лавке разводить большевистскую агитацию, он выгонит ее. И ей останется одно — улица.
А было время… Тридцатые годы. Она, Катя, выпускница хореографического училища. Белая ночь. На Кате белое платье, которое мать переделала из своего, свадебного, на ногах модные "молочные" туфли. Катю приняли в балет Мариинского театра. В кордебалет. Пока. Конечно, мечтала быть солисткой, "звездой". Но путь к звездам трудный, ох какой трудный, говорила ей мать. Мама — портниха театральной мастерской. Отца Катя не помнит. А нужду она познала очень рано. Вырваться в "звезды" было ее мечтой. И вот однажды в ресторане "Астория" познакомилась с ним. Он приехал из Финляндии в Ленинград на пушной аукцион. Пришел в театр. Прислал ей, балерине кордебалета, корзину роз. Такие розы получали от зрителей только Дудинская, Семенова — самые яркие звезды балета. Посыпались подарки — французские духи, фильдеперсовые чулки, конфеты. Каждый день назначал ей свидания. Уверял, что балерина с таким дарованием могла бы украсить собою сцены Гранд опера в Париже, Ла Скала в Милане, Оперный театр в Вене… Предложил руку, сердце и все сцены Европы. В качестве задатка надел ей на пальчик ажурный золотой перстень с бриллиантом. И Катя сдалась. Вышла за него замуж. Поехала за мужем в Финляндию. Оставила мать наедине с отчаянием. Она не верила в надежды Кати, что ее ждет слава, не захотела даже взглянуть на жениха: годится Кате в отцы, увозит дочь неизвестно куда, на какую долю. И что же? В финскую оперу не приняли. Нашли, что не обладает выдающимися данными, а в кордебалете своих полно. О поездке в Париж нечего было и думать. Муж оказался не миллионером, как представляла себе Катя, а коммивояжером, разъездным торговым агентом пушной фирмы. На комиссионные, которые получил от фирмы за приобретение партии мехов в Ленинграде, купил Кате бриллиантовое кольцо. Фирма вскоре разорилась. Сам, как назвала его Катя, стал заниматься тем, что скупал и перепродавал старье. Его антикварная лавка давала возможность еле сводить концы с концами. Часто не было денег, чтобы купить мясо. Единственной ценной вещью в доме было Катино бриллиантовое кольцо. Даже собаку Джулли Сам завел ради того, чтобы она оберегала Катю и кольцо. Джулли никому не позволяла приблизиться к хозяйке. Катя не могла даже поздороваться за руку: Джулли тотчас обнажала свои грозные желтые клыки и вскидывала лапы на плечи незнакомца, ожидая команды: "Взять!" Только эту команду овчарка могла выполнить беспрекословно — взять мертвой хваткой за горло. "Береги кольцо, — не раз напоминал Сам, — дорогое кольцо, в черный день может выручить". Оказывается, и кольцо было подарено "на черный день".
