— Вот еще рисунки, — говорю я.
— Покажите, пожалуйста, — говорит пожилой человек. Вопросительно смотрю на даму.
— Покажите, вас же просят. Столпились возле рисунков, рассматривают и обсуждают.
— Вы только городские пейзажи рисуете?
— Нет, почему же? На чем бы это? Не найдется ли у вас бумаги?
— А вот, пожалуйста, — говорит тот, кто просил посмотреть мои рисунки, и переворачивает один из них.
— А чем?
— Подойдет? — он протягивает мне карандаш негро.
Перед глазами голова Эйнгорна в профиль, вижу ее и на бумаге, несколько штрихов, и готово. Оживление, шум стихает.
— Давно знаете Александра Львовича?
— Нет. На днях видел его в институте и поговорил с ним.
— Ну, вот что. На экзамен можете не приходить, ставлю вам 5. Как ваша фамилия? Не беспокойтесь, не забуду. — Он вынимает блокнот и записывает мою фамилию.
В этом году на Украине были восстановлены университеты, ликвидированные Советской властью, и тогда, когда их ликвидировали, даже Университетскую улицу переименовали в улицу Свободной академии. Изъян подал заявление на физико-математический факультет восстановленного университета. Надо было сказать нашим руководителям, что мы будем поступать в вузы. Я потихоньку нарисовал Байдученко и Рубана. Сидели они впереди нас, нарисовал я их со спины, но все равно они сразу узнавались. Пытался нарисовать Изъяна, но он сидел рядом, а мне хотелось сделать рисунок потихоньку, без шума, и эту затею пришлось оставить. Когда я сказал, что подал заявление на градостроительный факультет, который готовит архитекторов, Байдученко живо откликнулся:
— Там же, кажется, надо хорошо рисовать.
— А вот! — и протянул ему и Рубану их изображения. Они удивились тому, что я рисую, удивились сходству, попросили оставить им рисунки на память и подписать их.
— Стоило тут сидеть с такими способностями? — спросил Рубан. Я посчитал этот вопрос риторическим — ответить мне на него было бы трудно.
— Я такими способностями не обладаю, — сказал Изъян, — и буду поступать во вновь открытый университет.
— На физико-математический? — спросил Рубан.
— Конечно.
— Ты смотри, — сказал Байдученко Рубану, — какие мы с тобой таланты вырастили.
В конце июля — команда: завтра выезжать на уборку урожая. Изъяна, как болевшего туберкулезом, на сельскохозяйственные работы не брали. Бросился к Байдученко, он пошел к начальству и, вернувшись, сообщил: это не произвол начальства, а указание свыше. Экзамены — не причина для отказа от поездки.
— Не поеду и на работу больше не пойду. Буду сдавать экзамены.
— Петя, не горячитесь. Идите в институт, выясняйте обстановку. В приемной института та же солидная дама сказала:
— Не беспокойтесь. Сейчас все в таком положении, вступительные экзамены отложены.
Когда вернетесь, тогда и будете сдавать.
Доехали до Золочева. Городок — как большое село, сплошь хаты под соломенными крышами. Полдня шли на запад. Прошли село, долго тянувшееся вдоль пыльной дороги. Двери многих хат крест-накрест забиты досками. Ни души, ни собаки, ни кошки. Не слышно птиц. Бурьян во дворах и вдоль плетней. Солнцепек, но кто-то из идущих впереди снял головной убор, а за ним сняли почти все. Смолкли разговоры. Слышны наши шаги, и больше никаких звуков. Пройдя село, долго на него оглядывались и долго молчали.
По ночам на горизонте светилось зарево. Говорили, что это огни над Харьковом и что до Харькова пятьдесят километров. На еду затирка и затирка, иногда галушки. Несколько человек и я мучались запорами, но потом у меня все наладилось само собой. Однажды приехала машина, из нее вышли люди в белых халатах и среди них Вера Кунцевич. Я ей обрадовался, подбежал к ней, поздоровался. Это была бригада, объезжавшая работающих на селе и оказывающая при необходимости медицинскую помощь.
— Ты же не лечащий врач.
— А что делать? Включили в бригаду, отказаться нельзя. А ты напрасно обнаружил наше знакомство — я бы тебя освободила от работы.
— Ничего, я уже втянулся.
В тот же вечер бригада уехала.
Я все время на одной работе: подаю снопы на молотилку. Однажды хлынула кровь из горла и из носа. Перепугались, отправили меня домой, и дали в провожатые Птицоиду. С вокзала — ко мне, помылись под душем, Лиза поставила перед нами большую миску вареников со сливами, мы их все умяли и отправились погулять. Зашли к Птицоиде, он переоделся. В Университетском саду нам обоим стало плохо, и мы дружно, рядом «съездили в ригу».
