Вечереет. Из степи входим в город по длинной прямой улице с маленькими домиками и большими, порой огромными, деревьями. Чем-то она отличается от других. Ах, вот чем: много скамеек возле оград, и редкая из них не занята. Сидят и по одному, и по два, и по несколько, стоят возле сидящих и, судя по жестикуляции, оживленно разговаривают.
— Общительный народ, — замечает Толя.
Изредка встречаются застывшие и почему-то печальные фигуры старух с кучками фруктов и семечками на стоящем рядом табурете. Покупателей не видно, но когда мы проходили мимо, старухи, провожая нас глазами, не предлагают свой товар.
— Впервые в Нальчике вижу такую торговлю, — говорит Мотя.
Это не торговля, а времяпрепровождение, — отвечает Толя. Мы различаем кабардинцев и балкарцев по разговору, по чертам лица, а мужчин еще и по фигуре. Жители этой улицы, — нет сомнений, — не кабардинцы. Балкарцы ли? В степи? Надо услышать их речь, но, когда проходим мимо людей, они замолкают и поворачивают за нами головы, как подсолнухи за солнцем.
— Народ, не лишенный любопытства, — говорит Толя.
Идущие навстречу разговаривают, но при виде нас замолкают. Нам становится смешно: всюду разговаривают, а услышать их не можем. Вблизи сидящих на скамье и стоящих возле них сбиваемся в кружок и делаем вид, что разговариваем и будто не обращаем на них внимания. Наконец, от скамьи доносится разговор, сначала тихий, потом громче и громче. Нет, это не балкарский язык.
Местные жители сказали, что там, где мы были, живут таты — горские евреи. Моня пожалел, что не был с нами на прогулке, и просит меня туда с ним пойти.
— Слушай! Почти в конце Кабардинской направо — единственная улица, отходящая косо. Там и живут таты. Не заблудишься.
— Не заблужусь, но одному скучно. Таты придерживаются иудейской религии, но евреи ли они? — как бы отвечая на свои мысли, говорит Моня. — У них свой язык, не похожий ни на какой другой.
— А разве бывают другие народы иудейского вероисповедания? — спрашивает Женя.
— Представь себе — бывают. Например, караимы.
— Караимы?
— Ну, да. Небольшой народ в Крыму. А в Палестину приезжали негры иудейского вероисповедания. Сарматы были иудеями. Вы знаете кто такие сарматы?
— Знаем, конечно, — отвечает Толя. — Но что они были евреями — впервые слышу.
— Да не были они евреями! В том-то и дело. Ну, что, Петя, пойдем?
— Ладно, пойдем.
— Этнографическая экспедиция, — говорит Толя.
— Есть еще желающие составить компанию? — спрашивает Моня.
— Да мы уже там были, — за всех отвечает Мотя.
— Ну, любознательными вас не назовешь.
— Как сказать! — возражает Толя. — Кому что интересно. Еще Кузьма Прутков говорил: нельзя объять необъятное.
По дороге спрашиваю Моню — как он думает выяснять свои вопросы?
— А как, вообще, выясняют — путем расспросов.
— Ты думаешь, — таты знают свое происхождение?
— Вряд ли. Тут легенды могут помочь. У каждого народа есть легенды. Я вот что думаю. Если они евреи, то, может быть, занесло их на Кавказ не после разгрома Израиля Римом, а гораздо раньше — во времена вавилонского плена.
— Ого!
— А что? Ведь не сидели все в Вавилоне, а рассеивались. Еще и тогда рассеивались. Вот не думал, что в Нальчике живут таты. В Дагестане — да, там целый район населен татами, может быть и синагоги где-нибудь сохранились. Вот где бы поспрашивать.
— А, может быть, и здесь сохранилась. Надо спросить.
— А ты что, не заметил — ни одной церкви, ни одной мечети. Думаешь, для синагоги исключение сделали? В Харькове и то ни одной не осталось. Только не подумай, что если я заинтересовался татами, так уже сионист или какой-нибудь буржуазный националист. Ни в какую избранность или исключительность еврейского народа я не верю. Чепуха все это! Ну и что из того, что евреи разбросаны по всему свету, живут среди самых разных народов и не ассимилировались? Как ты думаешь — почему не ассимилировались?
