— Так на чем я остановился? Ага! А военрук повел нас в парк и продержал до сих пор. Кажется, все.
— А почему отказались петь в строю?
— Устали... Да и, откровенно говоря, накипело. Увел на целый день, конечно, зная, чьи это шляпы. Мы же через 15 минут в них явились. Ну, и вот...
— Может быть, еще и плясать по его желанию? — сказал Удав, все еще стоявший рядом с Рубелем. Мы засмеялись.
— Да-а... — сказал директор. — Анархией попахивает. Ребята, запомните твердо, раз и навсегда: то, что вы иногда позволяете себе в институте, в армии позволять нельзя. Там свои законы, железная дисциплина и беспрекословное выполнение приказов. Любых. Нравятся они вам или нет. Устали или нет. А когда у вас военные занятия, считайте, что вы в армии. Бреетесь?
Вопрос был настолько неожиданным, что мы молча переглянулись.
— Я спрашиваю у вас: бреетесь? Подбородки и под носом бреете?
— Бреемся.
— Ну, вот, бороды растут, а ума не прибавляется.
— Так и Егоров-Капелюшный бреется, — сказал Удав. Мы захохотали. Хохотал и директор, а, отдышавшись, сказал:
— Так и я тоже бреюсь. Поговорим серьезно. Егоров... Товарищ Егоров-Капелюшный стипендиями не распоряжается, не вправе их ни назначать, ни снимать. Он может только поднять вопрос об этом. Неужели сами не могли сообразить? Или охота была дурака повалять с этими шляпами?
— Конечно, мы знаем, что он не назначает и не снимает стипендии, — сердито ответил Мукомолов. — Но откуда нам знать, как отнесутся к его требованию снять с нас стипендии? Откуда нам знать, насколько серьезное преступление являться на военные занятия без головных уборов?
— Никто вас за это со стипендии не снял бы и не снимет. Можете и дальше приходить на строевые занятия без головных уборов или в этих ваших тюбетейках. Ну, приказал он вам сгоряча явиться через 15 минут в головных уборах, хотя прекрасно понимал, что за это время ни домой, ни в магазин не сходишь. Что вы должны были сделать? Да прийти ко мне, меня нет — к заведующему учебной частью, декану — и все образовалось бы. А вы как поступили? Не знаю как это и назвать. Вот я и спросил вас о бритье. Ладно, пора кончать. Но чтобы впредь ничего подобного не было. Прежде, чем что-нибудь сделать, надо думать. Идите, отдыхайте.
Стали подниматься. Борис Гуглий обратился к директору:
— Как нам извиниться перед преподавателями?
— Это ваше дело.
— Но не извиняться же каждому перед всеми преподавателями.
— У вас староста есть?
— Староста есть, — ответил Женя Курченко. — Но он был в зимней шапке. Директор засмеялся.
— Поди знай чья это шляпа, — сказал Мукомолов, вертя ее на пальце.
— А вы прекратите ее крутить, — сказал директор. — Это шляпа профессора Покорного. А вы отдайте мою шляпу, — сказал он Сене Рубелю.
— Извините, пожалуйста, — сказал Сеня, отдавая шляпу.
— Хорошо Рубелю, — сказал Удав. — Уже извинился.
Директор рассмеялся.
— Я вспомнил, — сказал он, — рассказ Чехова «Смерть чиновника» и представил, как вы ходите извиняться. Идите лучше по домам.
Мы поглощены своей жизнью — напряженной, бурной и веселой, у нас нет охоты высовывать из нее нос, да и, кажется, нет для этого времени, но то, что происходит в стране, то и дело вторгается и к нам.
Молодой художник, преподававший в моей группе, пропустил несколько занятий. Когда он пришел, и в коридоре мы курили, кто-то спросил:
— Болели гриппом?
— Нет, не болел. Я написал картину «Смерть Щорса». Щорс умирал на руках у Дубового, так я и писал. Дубовой, — теперь он начальник штаба Киевского военного округа, — мне позировал и помогал рассказами о Щорсе и об обстановке. Картину взяли в Ленинград на выставку ко дню Красной армии. А Дубового арестовали, и мне пришлось срочно выезжать в Ленинград — замазывать Дубовому бороду. Да... Вам, будущим архитекторам, будет легче.
Во время очередной лекции по истории партии я подумал о преподавателе: куда ему до Стеценко! Вспомнил, что давно его не встречал, и сказал об этом сидевшему рядом Короблину.
— А ты что, — не знаешь?
Ничего больше ни спрашивать, ни отвечать не нужно — все понятно. После Бергвальда у нас появился другой руководитель. Смена руководителей — дело обычное, и мы не придали этому значения. Прошло какое-то время. В перерыв по коридору мимо нас прошли два архитектора, поздоровались.
