— Изменилась программа. Большая разница с той, что была раньше. Да никому не возбраняется сдать разницу и перейти на второй курс, разрешения наркомата для этого не требуется. Только сами увидите, что это неосуществимо.
В поезде не спалось. Лежал на полке и думал: какая же разница в программе и чем она вызвана? В Макеевке прочел постановление ЦК ВКП(б) по вопросам архитектуры с разгромом современных ее направлений — конструктивизма и функционализма, как выразителей чуждой буржуазной идеологии, и предписанием осваивать классическое, в первую очередь — русское, наследие. Было и другое постановление ЦК — о генеральном плане Москвы, и оно, по-моему, противоречило первому: в нем осуждались те, кто предлагал превратить в заповедник чуть ли не всю Москву. И снова, как тогда, когда сносили церкви, подумалось: неужели так примитивно, даже в Кремле, понимают слова «Интернационала» — «Весь мир насилья мы разрушим до основанья...»?
У института изменилось название: институт инженеров коммунального строительства. Факультеты — архитектурный и инженерно-экономический. В вестибюле сидит за столом возле настенного телефона коренастый старик. Все проходят мимо него. Вскоре у меня сложилось впечатление, что он все время пьет чай из большой кружки и вытирает усы красным платком. В приемной директора — дама, которая принимала у меня документы при поступлении в институт.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, Горелов! Восстановились?
— Привез письмо из наркомхоза. А вы меня помните? К кому мне надо идти? Директор у себя?
— Конечно, помню и рада за вас. Директора сейчас нет, а идти вам никуда не надо. Давайте письмо — пойду определю вас в группу. — Читает письмо. — На первый курс, значит — сначала. Ничего не поделаешь. Вы здесь посторожите. Будут спрашивать — директор обещал быть после двенадцати, а я — у вашего декана.
Возвратясь, сообщила номер группы и сказала, чтобы я прямо сейчас написал заявление на стипендию, пока ее еще не распределили.
— А дадут?
— Обязаны. По успеваемости.
— Я еще не начинал учиться. Какая успеваемость?
— Да хоть по прошлым вступительным экзаменам, хоть по прошлой успеваемости. Вас еще уговаривать надо! Пишите!
У нее же узнал, что архитектурный факультет имеет три отделения: жилищно-гражданского строительства, градостроения и садово-парковой архитектуры.
— Куда же вы меня записали?
— Не волнуйтесь — специализация начинается со второй половины третьего курса. Придет время — сами запишитесь.
Давно не было такого приподнятого настроения, с которым шел домой. В тот же день с отцом накупили мне одежды и обуви. Отец не давал мне платить.
— Тебя не будут судить за растрату? — спросил я.
— Если кого и будут судить, то тебя. Это те деньги, которые ты дал мне в Макеевке, и еще те, что прислал на Сирохинскую.
К обеду Сережа поставил бутылку вина.
— Хорошее вино, — сказал отец, когда мы выпили по паре рюмок.
— Где ты его взял? — спросила Лиза.
— Секрет изобретателя, — ответил Сережа.
— Что ты на меня так смотришь? — спросил меня отец.
— Жалею, что ты не можешь поступить в какой-нибудь харьковский институт.
— А ну тебя! — воскликнула Лиза сквозь общий смех. — Чуть не подавилась.
— Остряк самоучка, — сказала Галя.
Иногородних студентов в Харькове прописывают только на год, и ежегодно эта процедура повторяется. Я считаюсь иногородним. В отделении милиции Лизе отказали в моей прописке, так как я не являюсь жителем Харькова, и сказали: чтобы меня прописать и обменять мой паспорт требуется разрешение областного управления милиции.
Вечером у нас были Майоровы, заговорили о моей прописке, и Сережа сказал:
— Откажут и в областном управлении — поживет без прописки.
— Не должны отказать, — сказал отец. — Я работал в милиции. Могут оштрафовать, но прописать должны.
— Ты работал в другое время, — сказал Федя. — Тогда и паспортов не было. А с нашим произволом и безалаберностью всего можно ждать.
— Но без прописки долго не проживешь! — воскликнул отец.
— Да с нашей безалаберностью, — сказал Сережа, — хоть до окончания института. Ну, обнаружат — оштрафуют меня и его — всего и делов. Да еще сами же потребуют, чтобы Петя прописался и обменял паспорт.
