Горел он недолго, зато чадно, с треском и обилием искр.
Наружу я выбрался как воспитанный человек, через дверь. Мурка тоже.
* * *
Добравшись до машины, я прежде всего разоружился и сбросил амуницию. Шлем с очками и двухрежимным (видимый свет и ультрафиолет) фонарем, респиратор. Японские доспехи для кэндо – не классические, а современная реплика, изготовленная из высокотехнологичных материалов. Сапоги. Потом напоил Мурку, умылся под переносным рукомойником, укрепив его на запаске «УАЗа», и напился сам. И лишь после этого достал мобильник и позвонил.
Ответили сразу:
– Мордвинова у аппарата.
– Алиса Эдуардовна, – сказал я, – это Колун.
Идиотский псевдоним, по-настоящему идиотский. Впрочем, если судить о собственной физиономии беспристрастно, то довольно точный. Не говоря уж о фамилии. Моя фамилия – Раскольник. Угадайте с двух попыток имя. Впрочем, достаточно и одной.
– Здравствуйте, Колун. Чем порадуете?
– Дело сделано, – сказал я. – Было семь штук, полный прайд. «Сержант», баба «маркитантка» и пять «солдат» разного возраста. Все испарились, старший с фейерверком. Можете высылать уборщиков.
– Вы в порядке?
– В полном.
– Отлично. Гарантируете, что все чисто?
Ненавижу этот вопрос. Уже одно то, что Родион Раскольник (оперативный псевдоним Колун) позвонил и доложился – первейшая гарантия стерильной чистоты очередного объекта. Абонент, с которым я разговаривал, знала это абсолютно точно. Не первый раз контактируем. Но она была обязана задать этот вопрос, так же как я – обязан на него ответить. Наш разговор записывался, особая компьютерная программа определяла, действительно ли мне принадлежит голос. Если он принадлежал именно мне, запись становилась официальным документом.
– Гарантирую, – сказал я.
– Принято. Уборщики выезжают. – После щелчка, сигнализирующего, что запись отключена, Алиса Эдуардовна чуть менее официально добавила: – Благодарим, Родион. Вы молодец. И Мурка молодец. Обязательно погладьте ее за нас.
– Иногда мне кажется, – проговорил я, – что есть люди, втайне желающие, чтоб меня все-таки сожрали. Не упыри, так хотя бы напарница. – И заключил: – Сами погладите при случае. Если руки не жалко.
Алиса Эдуардовна довольно засмеялась и отсоединилась.
– Пора мотать отсюда, – объявил я Мурке, побросал вещички в машину и сел за руль.
Росомаха устроилась по соседству: широко расставленные задние лапы на сиденье, передние на панели, башка выставляется в боковое окно. Требовать у нее пристегнуть ремень безопасности – совершенно бесперспективное занятие. Знаю по опыту.
Я завел мотор, выждал минутку-другую, чтоб он хорошенько прогрелся, и тронул «УАЗ» с места.
* * *
Полагаю, мы с Муркой представляем собой весьма экзотическое зрелище. Судите сами: здоровенный молодой мужик с грубоватым лицом, зверское выражение которого не способна облагородить даже ухоженная «шкиперская» бородка, – и росомаха. Насколько мне известно, считается, что приручить или выдрессировать росомаху невозможно в принципе. Это самый коварный, злобный и независимый хищник на свете, хуже гиен и ягуаров. Так оно и есть. Мурка – коварная, злая, не приручаемая. Да я никогда и не делал попыток приручить ее или выдрессировать. Все гораздо проще. Или сложней, как посмотреть.
Мы дружим. Мы сотрудничаем. Мы целиком и полностью равны.
Началась наша дружба до банальности просто: я нашел в лесу тяжелораненого зверя. Росомаху. Другой бы бросил подыхать или добил, а я решил дать ей шанс. Сильное животное, по-своему красивое; редкое. Пусть со скверной репутацией, но ведь и моя собственная – не из тех, которые ставят в пример подрастающему поколению. К тому же росомаха пострадала в явно неравной схватке. Кроме огнестрельной раны на теле имелись множественные следы от зубов. Тогда я только лишь начинал карьеру охотника на кровососов, не умел отличить упыря-«духа» от вурдалака-«сержанта» и потому решил, что погрызла росомаху охотничья собака.
От потери крови будущая Мурка настолько ослабела, что не могла даже огрызнуться, когда я наскоро бинтовал страшно разорванный бок. Только приподнимала черную губу и еле слышно шипела. Наверное, ей казалось, что она скалится и грозно рычит. Закончив первичную перевязку, я отнес ее к машине и привез домой. А уж там, с помощью знакомого ветеринара, приступил к лечению всерьез. Собственно, ветеринар только извлек картечины и наложил швы. Да с большой изобретательностью обматерил меня за кретиническую идею выходить зверюгу, которая непременно перегрызет мне глотку, если выживет. Впрочем, он был уверен, что росомаха нипочем не выживет.
