Иванчиу тоже одолевали страхи и тревоги после того, как он вложил в дело свои деньги и подписал бумаги. Что ни день приходил он к Янку и твердил, когда по-доброму, а когда и со злостью, что как можно скорее хочет видеть соглашение расторгнутым. И когда Янку в середине сентября вынужден был продлить это соглашение еще на два месяца, потому что не собрал еще всех денег после продажи урожая, настырный болгарин учинил громкий скандал. В конце концов участники получили свои проценты, и соглашение было продлено.
В эти тревожные дни Янку жил, обуреваемый сомнениями и опасениями, лишенный даже поддержки жены, которая своей слепой верой в него придавала ему силы. До поздней ночи шатался он с Пэуной по разным увеселениям, шутил с ней, заигрывал и все-таки замечал, как падают на скатерть преждевременно пожелтевшие листья.
Но все же Урматеку дождался: Буби почти перестал появляться в конторе, и Янку заключил, что молодой человек притомился. Он видел, что итальянец все чаще и чаще сидит в одиночестве, что он запутался, не умеет договориться с людьми и от досады грызет ногти. На столе фабричного управления копились нераспечатанные письма, неоплаченные счета, вырастали груды образцов зеркал и ламп, заказанные художникам домницей Наталией, которая нашла себе занятие, придумывая разные вещи, которые могла бы выпускать фабрика. Молодой барон отсутствовал по целым дням, а когда появлялся, то мысли его блуждали неведомо где, он не понимал, что ему говорят, и торопился быстрее исчезнуть. Янку отнесся к этому спокойно, дожидаясь, когда все встанет на свои места. Старику барону он говорил что-то невнятное о ходе дел на новом предприятии и, чтобы никого не раздражать, занимался, как обычно, делами по имениям, никак не вмешиваясь в управление зеркальной фабрики, поглядывая со стороны, как люди, занимавшиеся строительством, постепенно выдыхаются и ко всему охладевают.
Как всякому влюбленному, Буби хотелось с толком и без толку говорить о Катушке. И выслушивать его приходилось чаще всего домнице Наталии. О чем бы они ни заговорили, ну хоть о любовных похождениях в светском обществе, Буби ни с того ни с сего заявлял:
— Конечно, Таница, у дамы, с которой я вчера у тебя познакомился, нет сердца! Знала бы ты, какие есть прекрасные женщины, красивые, умные, достойные совершенно иной судьбы и другого мужа! Посмотрела бы ты, какую скромную жизнь ведет она, жертвуя всем, ради покоя в доме!
Или в другой раз он неожиданно спрашивал:
— Таница, а ты знаешь невестку Урматеку? До чего благородная женщина!
Буби настолько был переполнен чувствами, что ему трудно было не поведать, что таится у него в душе и на сердце.
В тревожные дни суровых испытаний и деловых переговоров в доме Урматеку Буби с Катушкой нисколько не сблизились. Буби медлил с признанием, питая искреннее уважение к женщинам, к тому же замужним. Его стеснительность и сделавшаяся привычкой деликатность по отношению к слабому полу не позволяли осуществиться его желанию. Открыться в своих чувствах мешал ему и тот облик, в котором существовала в его воображении Катушка, хотя никто из мало-мальски ее знающих не признал бы в этой идеальной женщине веселой и разбитной Журубицы. Обилие самых невероятных, но таких естественных для влюбленного открытий тоже занимали его, отодвигая признание. Так, например, он открыл, что самое приятное место в Бухаресте, где душа отдыхает, а сердце радуется, оказывается, кривая окраинная улочка Попа Тату, плохо замощенная крупным, скользким булыжником и с наполовину поваленными заборами. Самым лучшим месяцем в году, о чем никогда раньше он не подозревал, оказался февраль, потому что как-то раз, заговорив о карнавале, Катушка обмолвилась, что она родилась в феврале. А самым счастливым человеком оказался Аргир, щупленький, болтливый парикмахер, по целым дням сидевший с ленивым грязным котом на руках на лавочке перед своей лачужкой, как раз напротив Катушкиного дома. Этот парикмахер завел разговор с Буби, когда тот, глубоко задумавшись, медленно возвращался домой, проводив до ворот Катушку после длительной прогулки, которые стали повторяться все чаще и чаще. Аргир сидел целый день на лавочке, постоянно видел Катушку, но — подумать только! — не казался от этого ни довольнее, ни счастливее. И еще молодого барона мучило прошлое. Ему казалось, что все время до знакомства с Катушкой было потерянным временем, и он не мог себе простить, что спокойно жил в Вене, даже не подозревая о ее существовании. Как она жила без него? Ведь он ничего, совсем ничего не знает о ней! Где она гуляла, с кем встречалась, кто за ней ухаживал, кому она улыбалась? И почему он тогда не бросился к ней, чтобы познакомиться, защитить, а возможно, и спасти? Впервые в жизни Буби решал эти вопросы и понял, что самые великие наши несчастья происходят из-за глупостей, творящихся помимо нашей воли. Мы и понятия не имеем о тех решительных поворотах судьбы, которые подстерегают нас на каждом шагу. Его изощренный ум, привыкший к философствованию, впервые уловил, что любовь и смерть приуготавливаются нам без нашего ведома и когда их на нас обрушивают, безумие желать быть хозяином первой и пытаться избежать второй.
