— Прекрасно! Просто замечательно!
Янку принялся расхваливать свежую идею построить фабрику, говоря, что тут же уловил остроту молодого ума и воздействие заграницы. Ни ему, ни старому барону и в голову бы не пришло ничего подобного! Но самую большую радость в теплых, проникновенных словах Урматеку выразил по поводу того, что Буби, почувствовав свое призвание и свой долг, взял на себя труд и ответственность за усовершенствование управления имениями. Янку говорил это с такой убежденностью, что в душе Буби растаяли напряженность и предубеждение, которые он испытывал с самого начала. Молодой человек был просто сражен подобным пониманием. Продолжая разговор, который становился все оживленнее. Буби постарался избавиться и от своих ошибочных впечатлений, и от предвзятых суждений других. И вновь он ощутил несовершенство и странность человеческой природы, но теперь уже думая не только об Урматеку, но и о самом себе.
Первым, кто вернулся к сути дела после длительного плавания в море общих слов, где так привычно чувствовал себя Буби, был, конечно, Урматеку.
— Значит, — заявил он, — нам нужно четыреста тысяч леев! Для нас это очень много, но барон Барбу выложит, не почувствует! И все-таки денег у нас нет. Ты, господин Буби, советуешь продать Зидуриле и Глиганул! Это неплохо — хозяйствовать там действительно трудно. — Тут он остановился и, восторженно хлопнув молодого человека по колену, воскликнул: — И все-то ты знаешь! Про земли ты, конечно, от барона Барбу узнал. Он, наверно, сам того не желая, обронил словцо, а ты, прыткий, тут же и подхватил!
Буби так упивался пониманием со стороны Урматеку, что не замечал ни испытующего взгляда, ни насмешки в голосе. Молодой барон только слушал, ожидая, что еще скажет деловой человек, который, как он с радостью отмечал, начинает поддерживать его планы. Если это так, дело сделано, и он выйдет победителем! Чего не ощущал Буби, так это сопротивления. Он не только не боролся с Урматеку, но все шло так, словно замысел принадлежал не ему, Буби, а Янку. А самое главное, Буби не чувствовал (ибо это было сделано с подлинным знанием человеческой природы), как ловко его обвели вокруг пальца, после чего недоверие его к Урматеку напрочь исчезло, чего нельзя было сказать о настороженности хитроумного Урматеку.
— И все-таки, — заговорил Урматеку вновь, — продавать жалко! Ты еще молод и не знаешь, как трудно отвыкать от того, чего вернуть уже нельзя. Ведь если что уходит, то уходит навсегда! Я знаю, что вместо двух захудалых имений будем иметь фабрику. А если будем иметь и то и другое, разве не лучше? Если как следует пораскинуть мозгами, не такое это несбыточное дело!
Такая приятная неожиданность заставила Буби восхититься Урматеку. Ему довелось выслушать мнение всех (за исключением отца) об Урматеку, и вот наконец-то он понял, насколько прав старый барон, полностью доверившийся уму этого человека.
Полагая, что Буби не до конца все понимает, Янку продолжал:
— Само собой, я думаю, как же быть с этими имениями. Продавать или не продавать. А что, если взять какое-нибудь из больших боярских имений со степным черноземом да заложить за кругленькую сумму. Земля-то все равно нашей останется. Она только денежки принесет, которые нам нужны. Бобешть, Бэлэшоень, Попешть, Виделе… сколько их там? Можно любое! Только пусть барон Барбу сам укажет.
Такое блестящее практическое решение вопроса, к тому же трогательная забота об их имуществе наполнили сердце Буби глубокой признательностью. Только сейчас Буби заметил, насколько изменился Урматеку с тех пор, как он в последний раз был на родине. Встреча в Джурджу, столь краткая, была не в счет, к тому же там мешала Журубица. Буби по натуре был таков, любая радость могла заставить его забыть обо всем. На этот раз даже внешний вид Урматеку ему понравился. Перед ним был прекрасно одетый господин, говоривший сдержанно, ясно и, самое главное, дельно.
Все прежние предубеждения против Урматеку казались теперь Буби детскими и беспочвенными.
Заметил и Янку, какое впечатление он произвел на молодого человека. И, чтобы подкрепить его, торжественно произнес:
