Конец века в Бухаресте - страница 3
Авантюризм и коррупция, демагогия и беззаконие, аферы, шантаж и холуйство — таков, возможно, и неполный, но достаточно точный «моральный портрет» румынского фашизма, который вырос на благодатной почве той социальной среды рвущихся к власти авантюристов, которая в истории румынского народа играла особую роль и возникла, надо полагать, в те времена, когда право на престол в Дунайских княжествах стало утверждаться в Стамбуле, причем главными достоинствами претендентов были деньги и клятвенные заверения в верности султану.
Перед Ионом Мариной Садовяну, человеком, который вовсе не витал в эмпиреях чистого искусства, протекала бурная и грязная общественная жизнь двадцатых и тридцатых годов, и вместе с тем перед глазами у него была, казалось бы, тихая и счастливая жизнь его деда и бабки, знакомая ему до мельчайших подробностей. Свидетельств, которые говорили бы, как вызревал замысел книги, нет, но об отношении к тому смыслу, какой автор вкладывал в этот роман, о том направлении, какое он хотел придать читательскому восприятию, красноречиво говорит выбор названия. Поначалу роман носил в основном автобиографический характер и, судя по опубликованному отрывку, мог называться «Книга Иона Сынту». Затем появились варианты названия более обобщенного — «Янку Урматеку (Общество)», «Янку Урматеку (Судьбы и жизни)», «Янку Урматеку и его люди», потом символические — «Город вожделений», «Город святого Димитру», пока наконец не возникло самое емкое обобщение, и роман стал называться — «Конец века в Бухаресте», где «век» имеет смысл не только временной, но и исторический — эпоха, а Бухарест воспринимается как квинтэссенция жизни всей страны в целом.
Жизнеописание Янку Урматеку не воспоминания о добром дедушке, а беспощадно точное воспроизведение социального характера, достоверный рассказ об общественном явлении, имевшем место в истории разных народов, но сыгравшем в румынской жизни, пожалуй, особо значительную роль.
Янку Урматеку — выскочка, парвеню, согласно прижившемуся в русском языке французскому слову. История и литература знают множество самых разнообразных героев-парвеню, которые стали нарицательными, как, например, бальзаковский Растиньяк или мопассановский «милый друг» Дюруа. По-румынски Янку Урматеку чокой, что означает и выскочка, и холуй, и барский слуга, и лакей, и арендатор-мироед, и живодер. Чокой — слово чрезвычайно емкое, социально и психологически четко очерченное. Можно сказать, что чокой «национальный герой» румынской литературы. «Рождение» его обычно связывают с романом Николае Филимона «Старые и новые мироеды» (чокои) (1863), но появился он раньше, еще при зарождении реалистической прозы, в очерке Алеку Руссо «Яссы и их обитатели в 1840 году», где автор лаконично характеризует разнообразных представителей народонаселения столицы Молдавского княжества. Там мы читаем: «Как и во всех странах, выскочки всегда нахальны, и народ, с его чутьем и явной антипатией, называет их «чокоями», то есть холуями, в большинстве случаев многие из них именно так и начинают. Мало-помалу, благодаря покровительству хозяев и врожденной ловкости, с какой они пресмыкаются, льстят, прислуживают, добиваются они для себя какой-нибудь службы, после чего уже считаются в доме хозяев своими людьми. Совершенно незаметно они настолько втираются в доверие, что через какое-то время уже целуются со своими хозяевами и опекают их детей». Эту краткую характеристику румынского парвеню, данную одним из замечательнейших румынских писателей за сто лет до написания романа «Конец века в Бухаресте», стоит запомнить, чтобы, прочитав роман, поразиться, насколько Янку Урматеку соответствует портрету, который несколькими штрихами набросал Алеку Руссо.
