Обед затянулся и на этот раз.
— Посидите, доктор, расскажите еще что-нибудь. Не быть же нам турками! — упрашивал Янку, заметив, что Матей Сынту озабоченно поглядывает на часы. — Ну, какого лешего! Сегодня суббота! Пусть подождут!
— Болезнь не умеет ждать! — возразил доктор.
Как ни жалел об этом Сынту, но уходить все-таки было нужно. В этом гостеприимном доме он чувствовал себя хорошо, обеды здесь были обильными, к нему самому относились внимательно, и чувствовалось, что каждое его слово ценят. Была у этого дома и еще какая-то привлекательность, пока не совсем ясная и для самого доктора, которую он ощущал, встречаясь иногда с Амеликой.
— Я могу и вернуться, тут недалеко! Это такой же несчастный больной, как и барон, только он бедняк! Я вас еще застану? — спросил Матей Сынту, поднимаясь.
— А куда мы денемся? Где может быть лучше, чем здесь! — самодовольно отвечал Урматеку.
Доктор ушел. Наступала тишина. Оставшиеся за столом рассматривали, как растворялся в бокалах с вином свет заходящего солнца.
— Хороший парень! — произнес наконец Янку.
— Хороший! — отозвался Иванчиу и отхлебнул вина.
— Знаешь, Иванчиу, о чем я думаю? О дочке! Что ты скажешь, если обженить их?
— Что скажу? Я бы сказал, что здорово ты придумал!
Два приятеля, поджидая доктора, продолжали неторопливый, основательный разговор, словно между ними ничего не произошло. Если бы кто-нибудь спросил Янку, что он думает об Иванчиу, он бы ответил, что это опасный мошенник, хотя и Иванчиу про Янку мог бы сказать то же самое. И все-таки Урматеку и словом не обмолвился о том, что произошло. Он бы ни за что не признался, что без Иванчиу он чувствовал бы себя слишком одиноко. А тот в свою очередь надеялся, что Урматеку все забыл. Как-то раз Иванчиу пришло в голову рассказать о встрече с Катушкой в Оборе. Но потом он раздумал, боясь, что, чего доброго, Янку вспылит, а тогда никто не предугадает, что может произойти. Янку не любил, чтобы с ним шутили, и вообще с ним нужно было держать ухо востро, хотя сам он мог возвести на человека любую напраслину, издеваться над ним, впутать в темную историю. Так что лучше было оставаться с ним в дружеских отношениях, посиживая за стаканом вина, а в откровенных излияниях не нуждался ни тот, ни другой. Связывали их долгие годы знакомства, и не было никакой необходимости выяснять отношения. Хотя разделяли их и возраст, и то, что Янку повидал в жизни куда больше, чем Иванчиу, и в особенности то, что Янку многому научился и теперь поставил себе целью заделаться аристократом, все же оба они, будучи на пороге старости, понимали: благодаря состоянию и прочному положению, достигнутому собственными руками, они одного поля ягода, а это еще теснее сближало их. Янку больше, Иванчиу меньше, но их обоих интересовали всякие замысловатые материи, заниматься которыми до сих пор им было недосуг. Оба они знали, что пользы от этого никакой, но каждый стремился что-то узнать и понять. Янку схватывал быстрее и задавал вопросы, Иванчиу был туповат и помалкивал. А вещал им не кто иной, как доктор Сынту. Оба приятеля уважали молодого человека. Иванчиу тоже мог бы иметь на доктора виды, ведь и у него было и состояние, и дочка на выданье. Но он даже не помышлял об этом, Янку заявил, что выбрал его для Амелики, и лесоторговец не решился бы перейти ему дорогу. Он знал, что это опасно, и только тешил себя мыслью, что и он найдет подобного молодого человека для своей Марики.
Доктор и в самом деле вернулся. Ясный весенний день переходил в легкие, прозрачные сумерки. Свежий воздух будоражил кровь и слегка кружил голову. Несколько часов, проведенных тихо и безмятежно, у кого угодно могли вызвать благорастворение духа. Этого торговца и стряпчего, людей тяжеловесных и простых, доктор оценил уже давно, но судил о них довольно поверхностно. Он, ничего не смысливший в сделках и не ведавший, как они заключаются, даже и не подозревал, какое хитроумие и вероломство скрываются за добродушием Урматеку и Иванчиу. Он знал только, что они состоятельные, солидные люди, которые расположены к нему и ценят его. Перед ними он мог похвастаться своими знаниями, в которых так нуждались эти люди, и той независимостью, которую принес ему гонорар, полученный после смерти барона и избавивший его от дешевых экономических столовых с простывшими обедами. Пока он был доволен и этим. О том, что может ему принести завтрашний день, он особенно не размышлял и жил спокойно.
