– Ну что, Сэнди? Как насчет этого? – хрипло спросил он.
– Заткнись, – ответил Сэнди.
– Конечно, Сэнди, конечно.
Нан привела Хелен. За окнами начало сереть, и свет в комнате стал как бы размываться. Хелен стояла, слегка повернув носки вовнутрь, грызла ноготь на пальце правой руки, а левой теребила юбку и разглядывала нас. Ее округлая грудь под зеленой без рукавов блузкой лишилась сексуальной притягательности. Белая юбка была сшита, по-моему, из материала, называемого дакрон. К двум большим карманам было пришито по огромной зеленой декоративной пуговице. Носки зеленых туфелек на высоких каблучках были окованы медью.
– Садись, дорогая, – сказал ей Сэнди. – Присоединяйся к нашей компании.
Она, как ребенок, скромно присела в плетеное кресло.
– Это не мой дом, – с обидой произнесла Хелен. – Вы обещали.
– Если не будешь хорошей девочкой, мы тебя отшлепаем, – пригрозил Голден.
Нан села в другое кресло, задрав ноги на стул и взирая на происходящее с мрачной ухмылкой.
Шак не мог найти себе места.
– Ну, как насчет этого, Сэнди? – умоляюще проговорил он.
Тут я вспомнил, кого он мне напоминает. Когда-то давно, в Вермонте, я с друзьями по летнему школьному лагерю тайком побежал на ферму посмотреть, как огуливали кобылу. Когда, запыхавшись после долгого бега по проселочной дороге, мы прибежали на ферму, жеребец находился в загоне рядом с амбаром. Кобыла стояла в стойле. Пригнув уши, жеребец бегал по загону, стараясь держаться как можно ближе к амбару. Его ноздри раздувались, он ржал. Время от времени начинал бегать странной рысью, высоко поднимая колени и нагнув голову.
В амбар нас не пустили. Мы слышали шум копыт, голоса людей, выкрикивающих какие-то команды. Потом ликующе заржал жеребец...
– Иисус Христос, Сэнди! – с растущим раздражением сказал Шак.
– Заткнись, монстр! – прикрикнул на него Сэнди и повернулся ко мне. В его голубых глазах плясало злое любопытство. – Ты нам много всего рассказал в Дель-Рио, мальчик. Что дошел до конца, что теперь у тебя умерли все чувства и что тебе наплевать на все. Помнишь?
– Конечно, помню.
– Но Нашвилл подействовал тебе на нервы.
– Разве?
– Может быть, ты жулик, студент? – Он назвал меня студентом в последний раз.
– Не понял.
– Может, ты просто играешь дурацкую роль, а внутри все еще наполнен всякой ерундой?
– Хватит болтать, ради Бога, – возмутился Шак.
– Я не знаю, о чем ты говоришь, Сэнди, – соврал я, понимая, к чему он клонит, но не зная, смогу ли я сделать это. И сейчас этого не знаю.
– Давай возьмем эту беби и посмотрим, не обманываешь ли ты себя. Тебе достаточно сказать одно слово, Кирби, и мы прекратим, О'кей, Шак, можешь взять этого ребенка в койку.
Шак улыбнулся и стремглав бросился к девушке:
– Пошли, беби. Давай!
Хелен смотрела на него с детским отвращением. Он схватил ее за руки и сдернул с кресла. Девушка попыталась вырваться и начала плакать.
– Пошли, кукла. – Эрнандес положил тяжелую волосатую лапу на талию Хелен и почти с гротескной нежностью потащил к открытой двери спальни.
Блондинка все повторяла тоненьким голоском:
– Я хочу домой. Пожалуйста, я хочу домой.
Я сказал себе, что мне наплевать. Я сказал, что еще одно изнасилование в истории человечества вряд ли имеет какое-нибудь значение. Она находится в таком состоянии, что не поймет, что с ней произошло, и вряд ли что-нибудь вспомнит потом. Я сказал себе, что отбросил всю жалость, все чувства. Я смотрел на Кэти, серую и сморщившуюся, залившую кровью кафельный пол, и это стало концом всякого милосердия.
Они дошли до двери.
Нан рассмеялась, и меня затошнило от ее смеха.
– Ты выиграл, – сказал я Сэнди. – Ты выиграл, брат. Он насмешливо посмотрел на меня.
– Не сегодня, Шак. Отпусти ее, чудовище. Эта беби принадлежит Кирби. Но было уже поздно. Сэнди так долго испытывал терпение Шака, что оно наконец лопнуло.
Шак толкнул девушку в спальню и остановился в дверном проеме.
– Иди к черту! – прохрипел он. – Она моя. Сэнди вскочил и перешагнул через кофейный столик.
– Ты хочешь разозлить меня, Шак?
– Назад! Назад, или я убью тебя, приятель! Я встал и двинулся на цыпочках к Эрнандесу.
– Ты сделаешь, что я тебе сказал, – тихо велел Сэнди.
