– А кого ищем-то? – спросил Федька у сотника.
– Как найдем, скажу, – усмехнулся тот, – сам ведь говорил, что в ваших лесах тати озоруют.
– Говорил, а только как их найдешь, татей-то?
– А как медведя найти собирался?
– Так по приметам – косолапые-то не во всяком месте зимуют.
– Во-во, и разбойники точно так же. Сам как думаешь, где их зимовье?
– Известно где, там, где добрые люди не ходят. На болоте или еще в каком месте.
– А есть у вас болота?
– А как же, за Гнилой падью; только там трясина, туда никто не ходит.
– И зимой трясина?
Федька озадаченно покрутил головой и повел отряд к Гнилой пади. Скоро им попался след, ведущий прямо в то место, где, по Федькиным словам, была самая трясина. Корнилий приказал спешиться и надеть на ноги снегоступы. После чего ратники, оставив лошадей коноводам, пошли по следам. Шли довольно долго, стараясь держаться друг за другом и без нужды не разговаривая. Наконец, вышли на поляну, окруженную со всех сторон уродливыми и кривыми, какие бывают только на болотах, деревьями. На поляне стояло изрядное зимовье, с курившимся над крышей дымом, окруженное невысоким частоколом. Некоторые колья были украшены черепами животных, а над воротами висели и человеческие. Увидев этот ужас, Федька начал креститься, но остальные его товарищи во главе с сотником и ухом не повели.
Быстро окружив зловещее жилище, татары и казаки приготовились к штурму. После чего сотник, критически оглядев переодетого ради охоты в свое Федьку, велел ему подать голос, вроде как тот заблудился.
– Эй, есть тут кто-нибудь? – попробовал крикнуть немного струхнувший парень, но предательский голос сбился и получилось почти плачуще.
Корнилий, услышав Федькин голос, довольно закивал головой и знаком велел продолжать.
– Помогите, люди добрые, – продолжал звать боярский сын, заходя за страшную ограду, – не оставьте христианскую душу на погибель.
– Кого это черт принес? – раздался скрипучий голос, и из дверей зимовья показался неопределенного возраста мужик, заросший седой бородой, с самострелом в руках.
– Пожалейте, Христа ради, добрые люди, заплутал я в лесу, не дайте пропасть, – продолжал причитать Федор жалостным голосом.
Мужик, настороженно глядя на непрошеного гостя, направил на него самострел и спросил:
– Ты откуда такой взялся?
– Житель местный, – продолжал причитать Федька, – заплутал, явите божескую милость, не дайте пропасть!
– Что-то я тебя не припомню… телятевский холоп?
– Нет, я из Панино…
Неизвестно, сколько бы еще мужик допрашивал Федора, но за его спиной как призрак появился Ахмет и упер ему в жилистую шею лезвие ножа.
– Тихо… – зашептал ему на ухо улыбающийся татарин. – Бачка, положи самострел, только шибко не ложи – тихо ложи.
Отложивший самострел мужик во все глаза смотрел на окруживших дом ратных, не смея лишний раз вздохнуть.
– Есть еще кто в доме? – тихо спросил Корнилий, и, увидев, что тот осторожно мотает головой, стараясь не порезаться при этом, велел все кругом осмотреть. – Вот что, раб божий, – обратился к мужику сотник, – изба тут чересчур большая на одного, да и котел ты немалый варишь. Стало быть, ты не один и ждешь своих. Следов тут на полтора десятка конных, а на боярских детей вы, уж не обессудь, не похожи. Так что вы – тати, и если ты хочешь до Разбойного приказа дожить, то рассказывай мне все, будто на исповеди.
– Все одно казните, – буркнул в ответ мужик.
– Помереть тоже по-всякому можно, – не стал его разубеждать Михальский, – так что не томи. Облегчи душу, а там, может, и поживешь еще.
– Спрашивай, – вздохнул тать.
– Сколько вас?
– Сам же сказывал, что десяток и еще половина.
– Вооружены как?
– Кто как, у кого сабля, а у кого и ослоп.
– Брони есть?
– У восьмерых кольчуги да тягиляи, прочие же в чем есть.
– Луки, огненный бой?
– Луков нет, самострелов вроде моего – пара, а огненный бой есть, как не быть. Только к нему зелья[17] нет. Так что лежит без дела в сундуке.
– Сундук покажешь?
В здоровом, окованном железными полосами сундуке со сломанным замком и вправду лежали три пищали и пара турецкой работы пистолей, а также неизвестно откуда взявшаяся древняя гаковница
