.
Гибберт: Давай, валяй, стреляй! Ты не отпустишь меня в госпиталь, а я… я клянусь, что больше никогда не полезу в эти проклятые окопы! Стреляй! И слава Богу…
Стэнхоуп: (не отрываясь, смотрит на часы) Еще пятнадцать секунд.
Гибберт: Ну что же ты, давай, я готов…
Стэнхоуп: Десять, (Смотрит на Гибберта. Тот стоит с закрытыми глазами). Пять. (Опять смотрит на Гибберта. Через секунду он спокойно убирает револьвер в кобуру и подходит к Гибберту. Тот стоит с опущенной головой, зажмурив глаза, руки по швам, пальцы сжимают край кителя. Стэнхоуп мягко кладет руки на плечи Гибберту. Гибберт вздрагивает и от неожиданности вскрикивает. Открывает глаза, и ничего не соображая, смотрит на Стэнхоупа. Стэнхоуп улыбается).
Стэнхоуп: Молодец, Гибберт. Мне понравилось, как ты держался.
Гибберт: (хрипло) Почему ты не выстрелил?
Стэнхоуп: Ты останешься со всеми, старик, и все выдержишь. (Гибберт пытается сказать что-то, но сильная дрожь мешает ему. Вдруг он совсем ломается и плачет. Стэнхоуп отходит от него).
Гибберт: Клянусь, Стэнхоуп, я старался изо всех сил. Я с самого начала возненавидел все это, меня тошнит от этой войны. Любой ее звук заставляет меня холодеть. Ты не понимаешь, я… я не такой как все. А в последнее время мне все хуже и хуже — я не могу больше!! Я больше не поднимусь по этим ступенькам на передовую, где все солдаты смотрят на меня; лучше я умру здесь. (Садится на койку Стэнхоупа и безудержно рыдает)Стэнхоуп: (наливая виски) Выпей глоток, старина.
Гибберт: Не хочу.
Стэнхоуп: Давай, давай. Пей. (Гибберт берет кружку и пьет. Стэнхоуп садится рядом и обнимает его за плечи). Я-то как раз и понимаю тебя. Я всегда знал…
Гибберт: Откуда тебе знать?
Стэнхоуп: Да оттуда! Я то же самое чувствую, черт побери! Каждый звук наверху для меня то же, что и для тебя. Чем выдумывать свою невралгию, лучше бы рассказал мне все. Мы все здесь порой испытываем то же, что и ты. Я тоже все это ненавижу! Иногда мне хочется просто лечь на койку и притвориться парализованным, да так и остаться лежать до самой смерти или пока меня не выволокут отсюда.
Гибберт: Я больше не вынесу этого. Не могу снова идти в эти чертовы окопы.
Стэнхоуп: Когда твоя очередь?
Гибберт: Уже скоро. В четыре часа.,
Стэнхоуп: Слушай, давай пойдем вместе. Мы теперь знаем, что мы оба чувствуем. Так, может, попробуем выстоять вдвоем?
Гибберт: Не могу…
Стэнхоуп: А допустим, я скажу, что я не могу больше. Или допустим, мы все скажем, что мы так больше не можем. Что тогда?
Гибберт: Мне наплевать. Какая разница? Это все так ужасно и бессмысленно.
Стэнхоуп: Ну, хорошо, предположим худшее, что нас с тобой убьют. Подумай только, скольких парней уже нет. Нам с ними там не будет скучно. Иногда мне кажется, что здесь я более одинок… (Пауза. Гибберт притих и смотрит прямо перед собой невидящим взглядом). Иди и отдохни немного, а потом пойдем в караул вместе.
Гибберт: Пожалуйста, Стэнхоуп, отпусти меня…
Стэнхоуп: Если ты уйдешь и оставишь свою работу на Осборна, Троттера и Рали и всех ребят наверху, подумай, как ты сможешь смотреть в глаза людям всю оставшуюся жизнь? (Молчание). Тебя ведь могут ранить, и тогда ты вернешься домой героем. А если убьют… ну, что ж, значит, тебе больше не надо будет терпеть весь этот ад. Я ведь только что мог пристрелить тебя. Но ты все еще жив, значит, у тебя остается шанс выйти с честью из всей этой передряги. Так что лови свою удачу, старик, и оставайся со всеми. Разве не достойно выстоять с такими ребятами, как Осборн, Троттер и Рали? Особенно, когда ты знаешь теперь, что в глубине души они чувствуют то же, что и ты. Но они терпят, потому что знают, что… что это единственный способ остаться порядочным человеком. (Молчание). Ну что скажешь?
Гибберт: Я… я попробую…
Стэнхоуп: Вот и молодец!
Гибберт: А ты никому не расскажешь обо мне?
Стэнхоуп: Если ты пообещаешь, что сам не скажешь никому, какой я паршивый трус.
Гибберт: (со смешком) Не расскажу.
Стэнхоуп: Ну, вот и прекрасно! А теперь иди, отдохни минут десять, покури, а потом мы пойдем вместе, держась за руки, и будем вместе подпрыгивать, если рядом пропищит крыса.
