— Ай, ай! Чего ж ты слез?
— Вот за этими дьяволами.
И он снова набросился на деньги. Но это был последний взрыв ярости; после него бедняга утих, осовел и как-то машинально, покорно сталь отвечать на вопросы.
Оказалось, что поездов не было потому, что, как мы и предполагали, машинисты сначала отказались ехать в Петербург. Но государь, узнав об этом, сейчас же приказал нарядить возможно больше поездов, чтобы с одной стороны пристыдить трусов, а с другой — наблюсти за исполнением своего приказа. Сам отправился на своем поезде сзади. В Петербург поезда пришли 27 июня около 9 часов утра, и сейчас же была разослана полиция и поездная прислуга дли расклейки объявлений и вообще для оповещения жителей Петербурга. Рассказчик узнал об этом лишь вечером и сейчас же отправился на вокзал, но, сидя уже в вагоне, вспомнил, что оставил дома деньги. Заручившись, по его словам, обещанием кондуктора, что еще подождут четверть часика, он по- бежал домой.
— А тебе куда домой-то бежать?
— Да на Казанскую.
Спрашивавший даже засвистал.
— Так это ты в четверть часа располагал пробежать взад-назад? Это и лихачу, пожалуй, не сделать.
— Да я удумал, еще подождут.
— Откуда же у вас такие деньги взялись? — спросил другой, видимо, любящий проникать в глубину вещей.
— Артельщики мы, при банке состоим.
— Угу! — пробурчал любопытный.
— Из Москвы, сказывают, бежит народ, страсть как! Совсем пусто стало.
— Будет пусто, коли можно уйти. А нам некуда.
— Теперь пропадать будем.
И говоривший с мрачным видом уставился в свои сапоги, как будто видел их в первый раз.
— А вы царя видели? — полюбопытствовал еще один.
— Да как же: вот как вас вижу. Вышел он, заступник наш, из вагона, стоит эдакий печальный, печальный. Приказал, чтобы всех на царский поезд пущали. Народа там набралось! Страсть! И как завидят его, сейчас «ура» кричат!
— Ах, как же это ты, братец мой?
На меня это происшествие произвело самое тягостное впечатление. Все эти дни после взрыва паровоза я чувствовал странное равнодушие к вопросу о спасении. Объяснить это можно было, скорее всего, покорностью судьбе: коли нельзя спастись, так что ж делать? Не браниться же, как этот артельщик!
Но вот блеснул луч надежды, и во мне пробудилась неукротимая жажда жизни, такая жажда, что я готов был повеситься или утопиться, лишь бы не испытывать этой жажды, а, главное, горчайшего сознания невозможности ее удовлетворения.
Мы с Ниной отделились от группы, продолжавшей оживленно беседовать о колоссальной глупости жадного артельщика, и пошли себе без всякой определенной цели прямо по рельсам к Обводному каналу.
Все деревянные строения по обе стороны пути уже выгорели, но огонь перекинуло за Обводный канал, и там пожар еще продолжался.
У моста на будке было приклеено объявление, то самое, которое я час тому не дочитал. А, может быть, там что-нибудь интересное! Делать нечего, дочитаю уж. Но теперь я уж медленно, даже слишком медленно прочел:
— «Сегодня, 27 июня…», мм… мм… «на юг»… мм… «земли с кометой». До сих пор я уж читал, и очень скверно, что читал. Теперь дальше: «Все громоздкие и вообще большого объема вещи не будут допускаться в вагоны. Последний поезд отойдет: от Варшавского вокзала в 6 часов вечера, от Николаевского в 10 часов вечера. Поезда С.-Петербурго-Варшавской дороги пойдут до Варшавы, но в Вильне желающие могут пересесть в поезда, идущие в Киев и Одессу.
Проезд бесплатный. Провизией необходимо запасаться в Петербурге, ибо станционные буфеты не действуют».
Из всего прочтенного мне больше всего понравилось сведение, что варшавские поезда ушли раньше московских. Значит, туда идти нечего. Большое для нас облегчение! Главное, то приятно, что нет более никакой надежды, и не будет, следовательно, разочарования.
Еще большее облегчение почувствовал я, когда, подняв глаза, увидел вдруг яркую хвостатую звезду, ясно выделявшуюся даже на светлом небе белой петербургской ночи. Я со злости послал ей воздушный поцелуй.
— А вот, наконец, ты здесь, голубушка! Добро пожаловать! Скорей бы кончалась эта канитель.
Я стиснул зубы и пошел дальше. Но Нина твердо решила немножко поплакать и для этого присела на травке. Ну что ж, пусть поплачет!
