— Встать помоги, — сердито сказал старик.
Павел обхватил его, повел к двери. Они долго молча стояли во дворе, щурясь от мягкого света луны. Старик взглянул на горизонт и, хотя не увидел там ничего, кроме смутной, настороженной мглы, сказал:
— Рассвет скоро… Пора тебе в путь.
— Успею, — ответил Павел.
Когда он вернулся в избу, Анна сидела на матраце, обхватив руками ноги. На острых, девчачьих ее коленях лежал белый лунный свет.
— Я знаю, он меня жалеет, — сказала она. — Не надо меня жалеть, Павлуша! Я все могу. Я все буду делать. Сама буду. Я все могу, Павлуша.
Дверь во двор была полуоткрыта, и в избу, растекаясь по полу, вползал ветер. Но Анна не чувствовала холода, она говорила быстро, захлебываясь слезами. Павел нагнулся, прикрыл ее одеялом.
— Не надо, Анюта, Ваню разбудишь.
И Анна перестала плакать. Она всхлипнула, ладонью утерла мокрое лицо, прошептала:
— Не буду… Ты корову хотел поить, иди…
Павел поднял с пола ведро, ушел.
Старик сидел на пороге.
— Слышишь? — спросил он.
В хлеву жевала жвачку корова — в ночной тишине звук этот был слышен далеко, мирный, знакомый звук…
Казалось, это было так недавно — и Анне и Павлу становилось тесно в избе, они выходили сюда на порог, и так же сидели здесь по ночам и молчали; Павел гладил пухлые теплые колени жены, в хлеву жевала жвачку корова, в небе светила луна…
— Слышу, — ответил Павел и ушел за водой.
Когда он вернулся, старик, опираясь на палку, стоял посреди двора:
— А я молодец еще. С посошком хоть куда добреду. Ну-ка, поглядим на коровушку…
Увидев людей, корова вытянула шею, потянулась губами к ведру. Старик сразу узнал ее — это была та самая коричневая в белых пятнах коровенка, которая первой вошла в деревню. От этого ему стало почему-то радостно, он отстранил Павла, подошел к корове и, как знакомую, похлопал по спине.
— Я тебя доить-то буду, слышишь. На старости лет бабой заделаюсь. У, дура!
И незлобиво ткнул ее кулаком.
Корова фыркала, жадно, со свистом втягивала воду, сопела, как ребенок, который сосет грудь.
— Смотри, — вдруг сказал старик.
От избы осторожно шла к хлеву Анна. Пальцы вытянутых рук шевелились, как листья на деревьях. Казалось, они ощупывали воздух. Волосы ее растрепались, запутанными прядями спадали на узкие крутые плечи. Глаза смотрели вверх, и были они цвета луны. Анна шла боком, прямая, напряженная, прислушиваясь к тишине ночи.
— Господи, красивая ведь она у нас, — сказал старик и позвал: — Сюда иди, Аннушка!
— Коровушку пришла посмотреть, — виновато проговорила Анна, входя в хлев.
«Слепая-то!» — подумал Павел и сказал:
— Смотри.
Анна протянула руку. Шерсть у коровы была жесткая, как щетина. Пальцы Анны двигались быстро, легкие, но напряженные. Корова подняла голову, доверчиво смотрела на женщину. Анна нащупала рога, острые, твердые, как гранит, прижалась к ним щекой, спросила:
— Тебе, чай, в дорогу пора, Павлуша?
— Скоро уже, — ответил Павел.
Старик потоптался на месте и, держась за стену, пошел к выходу.
Павел хотел помочь, но старик отстранил его:
— Доберусь… с посошком…
Он ушел. Прижимаясь к теплой, пахнувшей потом корове, Анна осторожно гладила курчавые завитки у нее на лбу между рогами.
— Смирная, — сказала она.
Павел молчал.
— Смирная, — повторила Анна и, снова не дождавшись ответа, спросила растерянно: — Ты здесь, Павлуша?
Все так же молча Павел подошел, обнял ее. Анна виновато улыбнулась, благодарная за ласку, прижалась к нему.
— Страшно мне одной, Павлуша.
— А ты не одна, — сказал Павел, — ты теперь дома.
Он сел на солому, усадил рядом Анну. Кофта ее расстегнулась, сползла, обнажив плечо. Луна перед рассветом уже начинала бледнеть, полумрак в хлеву становился гуще, но Павел хорошо видел белое тело Анны, ее тонкую крутую шею и узкую, похожую на желобок, выемку, спускающуюся к груди.
— Анюта, — сказал он.
Под крышей засвистел ветер. Анна зябко повела плечами, поправила кофту.
— Аннушка, — повторил Павел. Он обнял ее, привлек к себе.
— Снова я с тобой, — срывающимся шепотом проговорила Анна, придвинулась к Павлу.
Где-то залаяла собака. Корова вздрогнула, приподняла уши, прислушалась. Потом согнула передние ноги, стала на колени, грузно легла на землю. Сонно моргая, она посмотрела на людей, захватила губами пучок соломы и стала жевать, мерно похрустывая.
