Ожидаемый появился совсем неожиданно и не со стороны вокзала, а сбоку, стремительно выйдя из открытой калитки двора, напротив которого стояла машина. Привычным движением распахнул дверцу, сел в кабину, положив чемоданчик на колени:
— Доброе утро, Василий Васильевич! Я — Сухарь.
— Здравствуйте, Антон Тимофеевич! — откликнулся подполковник Киричук, тронув машину.— Полный порядок... Но какая необходимость была добираться сюда проходными дворами? Все, что ли, их в Луцке знаете?
Сухарь терпеливо выслушал и оправдался:
— В нашем деле лучше появляться не с той стороны, откуда ждут. Это, Василий Васильевич, я вспомнил предвоенное наставление Михаила Степановича Попереки, моего первого чекистского наставника.
— И он отзывался о вас уважительно,— ответил Киричук.
— А в Луцке я не был с довоенной поры. А как неприметно оказаться возле нужного объекта, сами знаете, дело не хитрое.
— Будем считать, что знакомство состоялось.— Василий Васильевич перевел разговор к делу: — Довезу вас до края лесочка у села Баева. А там уж сами добирайтесь к своему дядьке Мохнарыло. Он действительно ваш родственник?
— Никифор Лексеич-то? Брат матери, конюхом в колхозе. Его жена, тетка Ивга, меня одиннадцатилетним привезла к себе. Так что с радостью сейчас к ним,— не стал увлекаться подробностями Сухарь, спросил: — Как будем контакт держать? Это для меня поначалу очень важно. Может сложиться так, что сразу удастся установить связь с бандитами, выйти на них или они сами наткнутся на меня. Пару дней на обживание и, так сказать, естественное вхождение в роль. А там видно будет, когда в лес уйти.
— Связь для надежности предусмотрим личную. Контакт приказано держать только со мной и строго конспиративно. Встречи в полночь в дубках, что пониже мостка через речку, ежедневно.
Машина быстро шла под уклон, Киричук даже притормозил малость — вот-вот надо было сворачивать на полевую дорогу к лесу, за нешироким клином которого — место расставания.
— Почему вы с генералом решили усложнить ввод к оуновцам? — спросил вдруг Киричук.— Не проще ли и вернее было сразу отправиться к своему дальнему родичу леснику, ведь ваше, так сказать, бандитское прошлое, сотрудничество с абвером вроде бы солиднее всех дополнительных накруток и в проверке не нуждается.
— Потому и усложнили, что нуждается. Я воевал в рядах Красной Армии, был в плену, репатриирован американцами из лагеря перемещенных лиц. Затем около года проходил проверку, благо, служил и остался под своей фамилией. Наконец отпустили домой. А где мой дом? Ехать на Львовщину в Самбор и на кого-нибудь там напороться, чтоб старое мне вспомнили...
— Так налететь-то вам и здесь легко,— проверял и фактическую, и тональную верность легенды Киричук, признав при этом, что он и сам чисто воспринял предложенную игру.
— А что делать, когда меня к «своим» тянет. Не может быть, чтобы ни души не встретил.
Очень уж убедительно прозвучало в исполнении Сухаря «к „своим“ тянет». И Киричук не стал далее развивать этот разговор, решив, что опытнейший Поперека, знающий чувство меры в чекистских делах, зря усложнять не станет.
Подымаясь на пригорок к селу Баево, Сухарь пристально рассматривал хаты и почерневшие от старости сараюшки, не известно как уцелевшие после такой всеиспепеляющей войны. Рядом с селом темнел сбросивший остатки снега лес. Это на северо-западе. С востока село петлей огибала небольшая речка — неширокая, чистая.
Только теперь, перед встречей с дядькой Никифором, Антон Тимофеевич забеспокоился: насколько тот осведомлен о прошлом племянника с начала войны? Не написала ли мать своему братцу, что ее любимый сынок Аптон работает в госбезопасности?
«Вот так фокус выйдет»,— встревожился Сухарь, подходя к приземистому, по-родному близкому домику. Он постучал в кухонное окно, в которое моментально сунулась остреньким носом сильно постаревшая тетка Ивга. И, забыв обо всех тревогах, Антон, как бывало в детстве, бросился в сени. Он помнил: тетка его шалела.
Она признала его не сразу, даже ойкнула, когда племянник подхватил и поднял ее, сухонькую, как ребенка, перед собой. И лишь когда назвал себя, вдруг провела морщинистой ладошкой по его лицу, весело, по-девичьи хмыкнула, зашевелилась, просясь на пол, звонко крикнула:
