— Может, и у неё? — спросил Паоло.
— А ты иди — проверь... — огрызнулся опозоренный Мауро.
— Ладно, не ссорьтесь, — успокоил братьев Чиврано. — А вот другой историк араб Абу-Обейд аль-Бакри прямо говорил, что город женщин находится на запад от русов и что они владеют многими невольниками. От них и беременеют. Когда какая-нибудь из женщин родит сына, то она его убивает, а девочек оставляют у себя. Они ездят верхом, лично участвуют в битвах, отличаются смелостью и храбростью. Жили амазонки и здесь, — Чиврано ткнул рукой в проплывающий мимо крымский берег.
— О чём так хорошо беседуете? — вдруг над их головами раздался звонкий милый девичий голос.
— Об амазонках...
— Не забудь поведать им историю любви Тезея и Антиопы, о которой писал Плутарх, — вставила Мидия и хитро взглянула на Андреоло...
— Нет уж, поведай её сама... Теперь за твою жизнь я отвечаю головой и лучше спущусь-ка вниз острить меч...
Мидия приступила к рассказу, и вот что узнали братья-кузнецы.
...Понт Эвксинский — так звалось в те времена Чёрное море. К его берегам и причалил однажды корабль Тезея, сына афинского царя Эгея. Вскоре стало известно, что здесь обитают одни лишь женщины, и Тезей со своими друзьями отправился к ним в гости.
Увидев царицу амазонок Антиопу, он влюбился в неё сразу же. Сильный красивый юноша тоже приглянулся царице. В беседе с ним она спросила, на чём они добрались до её владений.
— На корабле, — ответил Тезей и пригласил Антиопу к себе. Когда она прибыла и стояла на палубе, восхищаясь белыми мачтами, царевич обратился к ней:
— О, прекрасная, пойдём вниз, я покажу тебе внутренние покои...
Он незаметно подмигнул капитану и, как только они скрылись в дверях каюты, капитан приказал поднять паруса. Ветер быстро погнал корабль.
Амазонки, стоявшие на берегу, поняли коварство греков и подняли шум, но царица уже не могла слышать их крики.
Когда Антиопа поднялась на палубу, она увидела со всех сторон море. Плутарх не говорит, что сказала в тот момент царица Тезею... Но потом и она полюбила его так же крепко, как и он её.
А между тем амазонки решили выручить свою царицу и отправились в поход на Афины. Через долгие месяцы пути они оказались у городских стен и принялись штурмовать их. Каково же было удивление, когда они увидели среди осаждённых свою царицу, которая сражалась против них рядом с Тезеем. Амазонки разразились воплями ярости. Теперь они захотели наказать свою царицу. Ещё ожесточённее они бросались в бой, но силы оказались неравными, и амазонки вынуждены были пойти на перемирие. Оставшихся в живых афинский царь отпустил домой, в Причерноморье. Мёртвых с почестями похоронили, а место, где нашли они своё вечное успокоение, назвали Амазонией.
— Будучи с отцом в Афинах, я видела на северной стороне Парфенона барельефы, на которых изображены бородатые воины, отбивающиеся от вооружённых всадниц. Это — память об амазонках, некогда штурмовавших Афины[39], — заключила свой рассказ Мидия.
Капитаны головных судов уже стали причаливать к берегу. Старались не шуметь. Тихо спустили трапы, вначале по ним провели лошадей, копыта которых по приказу Стефано ди Фиораванти были обмотаны мягкими кожами. Потом на берег потекла пехота.
На небе уже появилась круглая луна.
По совету отца Мидии затаились в расщелинах скал и в пещере Лисий хвост. И как только дозорные доложили, что зажглись светильники в домах селения Солхат и муэдзин с мечети Узбека восславил Аллаха, Чиврано и братья-кузнецы повели войско к озеру Аджиголь.
Луна проливала свет на людей, закованных в латы, на коней, бесшумно ступавших по известковому предгорью; металлические бляхи уздечек и стремена тоже обмотали полосками материи, — только и слышно было одно лишь утробное лошадиное хеканье.
А потом луну закрыли тучи, и стало темно — природа в эту ночь явно находилась на стороне генуэзцев. Но Чиврано уверенно вёл войско и при полной темноте.
Обогнув озеро Аджиголь, все увидели, что постовые огни ордынцев оказались позади. Значит, свежие отборные сотни аргузиев точно зашли в тыл монголо-татарам.
Начальник тылового отряда поделился с Чиврано планом боевого нападения на лагерь ордынцев, сейчас устало раскинувшийся на две римские мили
