А радио в те дни слушали все — и многие женщины после прослушивания коротких сводок — зависело от ситуации — или плакали открыто, или изо всех сил скрывали слезы.
«Бывший имперский наместник Вены и бывший имперский руководитель молодежи Бальдур фон Ширах мертв…»
Хенни, подумал Бальдур, если ты слышишь это — вдруг тебе приходится скрывать слезы? Ты сможешь. Только не верь. Не верь. Не верь.
Он повторял это как молитву.
Фрау Хубер горестно вздохнула.
— Теперь будут убивать всех, — сказала она, — всех, кто попался на их пути. И чем им мешал этот гауляйтер…
— А вам он не мешал? — осведомился Бальдур.
— Нам?! Бог с Вами, герр Фальк, вон у соседки дочка живет в Вене с мужем — так те говорят, что за такого гауляйтера молиться надо… Тихо, спокойно, никаких тебе выстрелов, никаких судов…
— Тихо, — сказал Отто.
И они услышали, что Геринг, Лей, Риббентроп, Функ, Заукель, Кальтенбруннер, Шпеер, Кейтель, Йодль, Дёниц, Редер арестованы и вскоре предстанут перед международным судом.
Ночью Отто стиснул ладонями свою любимую мордаху и прошептал:
— Тебя больше не ищут, Рихард Фальк… слышишь?
И щеки под пальцами Отто стали мокрыми.
Это было, как вспоминал потом Отто, вечером 4 июня… что б он ни отдал за то, чтоб Рихард Фальк увлекся творческим процессом настолько, чтоб не слушать чертово радио…
«Все бывшие руководители молодежной организации Гитлерюгенд, по причине отсутствия высших руководителей организации, будут арестованы и преданы суду, так как Гитлерюгенд объявляется преступной организацией…»
В одном предложении три «организации», подумал Отто. А через некоторое время они услышали о гибели Артура Аксмана.
Бальдур поднялся и ушел в их с Отто комнату.
— Извините, — сказал Отто фрау Хубер и тоже вышел.
Бальдур лежал на кровати, вытянувшись и положив руки по швам.
Это был его способ нервничать. Если все остальные сжимались в комок, защищая уязвимые места, словно их поведение диктовал древний инстинкт самосохранения, то Бальдур, наоборот, словно бы подставлял физиономию, грудь, брюшко под удары судьбы, ложась на спину и замирая с закрытыми глазами. Так делают, знал Отто, маленькие щенки — опрокидываются на спинку, подставляя пузо и даже иногда пуская струйку… и, как правило, даже злые-презлые псы не трогают их.
На щенка Бальдур не походил — впрочем, на взрослого зверя тоже.
Отто сел рядом и коснулся его щеки, пытаясь вернуть его в человеческое состояние. Тот от прикосновения только свернулся — на этот раз как гусеница — и некоторое время лежал так, а потом вдруг разом очеловечился. Сел. И произнес:
— Отто, вставь чистый лист.
К этому времени они нашли — за бесценок — старенькую пишущую машинку, и в данный момент из нее торчала уже десятая глава «Тайны Майры Лой».
Отто быстро выполнил приказ и положил растопыренные пальцы левой руки на клавиши — он одной рукой умел печатать быстрей, чем Бальдур двумя, потому что тот плохо видел.
— Слушаю, Рихард…
— К чертям Рихарда… поехали. Дата. «Сегодня я, Бальдур Бенедикт фон Ширах, добровольно сдаюсь оккупационным властям, дабы иметь возможность предстать перед международным судом…»
— БАЛЬДУР!!! НО…
— МОЛЧАТЬ!.. Никто не должен — слышишь, никто — отвечать за то, что сделал я!
Отто послушно, как выполнял все приказы, допечатал это сумасбродное, непонятно зачем нужное — живи, Рихард Фальк, ведь была же возможность, ведь в этом послевоенном раздрае сейчас каждый будет за себя — письмо и вытянул лист из машинки. Бальдур не глядя подписал его.
— Бальдур… подумай, я прошу тебя. У тебя жена и четверо детей, которым ты нужен живой, а не мертвый! Хорошо им будет, если тебя осудят и поставят к стенке, а?!
— А хорошо будет, если вместо меня к стенке встанут другие? Фриц, Харт, Ганс[20]? Я жить-то смогу после этого?.. — тихо, голосом редкостно спокойным спросил Бальдур. И на это Отто ничего не смог возразить. Всех этих парней он знал.
— Слушай, Бальдур — это нечестно! — выпалил Отто, — Имперский руководитель молодежи сейчас все же Артур, а не ты! Почему ТЫ должен отвечать за…
— Артура больше нет. И это, я бы сказал, совершенно неважно. То, чем он руководил, создал я.
