Нажав на кнопку звонка, он стал ждать.
Услышав звук звонка, два вспотевших девятнадцатилетних юнца застыли на месте. Они были в кабинете доктора Фрера; их работа была полностью завершена, и Грант прервал их, когда они праздновали первобытный rite de passage[4], который заключался в отрывании книжных обложек, справлении нужды в ящики письменного стола и царапании полированных поверхностей консервным ножом с ручкой в виде гидры; заключительным оргазмом разрушения должен был стать костер. Диван Фрера, ручной работы итальянского мастера, был разодран на части, в его вспоротые внутренности брошены спички, а Рафаэль и Марио танцевали безумную мамбу под звуки доносящейся из небольшого транзисторного приемника музыки. Раскрыв ножи, юнцы направились в комнату для посетителей. Остановившись у двери, они прислушались к тяжелому дыханию Гранта. Хитро подмигнув приятелю, Рафаэль поднес нож к своему животу, показывая, куда он поразит пришельца. Марио широко улыбнулся, и его золотые резцы блеснули в косом свете лампы, горящей в кабинете.
Дверь медленно отворилась, и в щель неуверенно, словно выползая из панциря черепахи, появилась голова Гранта. Глаза негра выпучились, увидев разбитые люстры, перевернутые столы и раскиданные по всему кабинету бумаги. Грант вошел внутрь, и Рафаэль и Марио встретили его лицом к лицу. Юнцы услышали, как у негра от изумления перехватило дыхание, и тут же двинулись к нему, обнажив ножи и извиваясь змеями. Они ударили его одновременно, точно эта согласованность имела важное значение, и удар явился заключительным движением сложного танцевального номера. Колени Гранта подогнулись, и он медленно развернулся, точно падающий пьяница в дешевом балагане. По мере того как негр опускался, перед его глазами сильнее и сильнее бегали разноцветные точки, наконец появилось лицо давно умершей жены, не то, каким оно было после смерти, а то, юное и девичье, каким он впервые увидел его; лицо смотрело из зияющей пещеры, но тела не было, а в глазах светились оранжевые и золотистые огоньки. Грант попробовал улыбнуться, но рот отказался повиноваться. Затем у основания пещеры он увидел две пары сверкающих черных ботинок с острыми носами, которые напугали его и заставили отшатнуться. Его голова ударилась о край длинного невысокого журнального столика, и Грант погрузился в темноту.
Минуту юнцы стояли молча, затем Марио закрыл дверь.
— Que pasa?[5] — спросил Рафаэль.
— No se[6].
Марио безучастно пожал плечами и понюхал пластинку «Бензедрина». Это прояснило его голову.
Опустившись на колено, он прислушался в поисках признаков жизни.
— Es vivo?[7] — спросил Рафаэль.
— No se.
— Quizas esta muerto?[8]
— No es importante[9], — ответил Марио.
Сунув руку в карман Гранта, он нашел там кое-какую мелочь, но ни одной банкноты.
— Восемьдесят три цента, — с отвращением произнес он.
— Tengo mal a la cabeza[10], — сказал Рафаэль, вертя головой, словно стараясь загасить полыхавший внутри нее огонь. В свою очередь достав пачку «Бензедрина», он впился зубами в мягкую резинку.
Марио поднял десантный вещмешок и сказал:
— Nosostros marchamos ahora[11].
На улице им обоим стало лучше. По дороге из центра Марио остановился на авеню Колумба у бакалейной лавки и купил там восемь пачек жевательной резинки «Джюйси Фрут». Четыре он протянул Рафаэлю.
— Гостинец от ниггера, — сказал он. На остальные три цента они купили семечек и разделили пополам. Оба любили лузгать их во время танцев, сплевывая шелуху на пол. Сев на автобус, они доехали до Сто двенадцатой улицы. Времени было около десяти, до встречи с Лопесом оставалось еще несколько минут, и они поиграли на деньги с другими парнями у входа в бар «Старый Сан-Хуан». Опоздавший на час Лопес показался им процветающим предпринимателем, будущим petit bourgeois[12]. На нем был надет черный мохеровый пиджак, а белый шелковый галстук приколот к белой расшитой рубашке заколкой в форме меча. Молодой пуэрториканец с вызовом стряхнул пепел с сигары на краденый белый «кадиллак», стоящий перед «Сан-Хуаном».
— Вы нашли то, что я хотел? — мимоходом спросил он.
