Стоя у стола Мейтленда, я слушал шум мотора «бентли», пока тот не затих вдали. Я окинул взглядом комнату. Давно привычные предметы казались незнакомыми и загадочными: чучела птиц под стеклянным куполом, глобус, старинный бар… честерфилдский диван… В воздухе до сих пор витал сигаретный дым и чувствовался запах одеколона Мейтленда. Взгляд мой упал на фотографию, на которую он только что смотрел. Мейтленд никогда не говорил, что женщина на старом портрете – его жена, но я так и думал. Кожа ее казалась неестественно гладкой, а тонкие губы зрительно увеличили при помощи правильно поставленного света. Жена Мейтленда была хороша, но какой-то искусственной красотой. Поза неестественная, наигранная, однако в глазах все же таилось нечто человеческое. Как странно, подумал я. Мы с этой женщиной не знаем друг друга, и все же есть что-то, что нас объединяет. Жена Мейтленда сложила руки на коленях, но обручальное кольцо было заметно сразу.
Долго сомневаться я не стал. Направился прямиком к серому картотечному шкафчику и потянул за нижний ящик. Он был заперт. Я оглянулся на дверь и стал искать ключи. Шли драгоценные минуты, но тут мое внимание привлек серебряный блеск в пустой стеклянной пепельнице. Я схватил ключ, метнулся обратно к шкафчику и вставил его в замок.
В ящике оказалось шесть папок. На корешке каждой стояло имя пациентки комнаты сна. Я взял верхнюю и заглянул в направление. На письме значилась дата – 26 февраля 1955 года. Оно было адресовано Мейтленду, в больницу Святого Томаса. Писал консультант из больницы Мейда-Вейл, доктор Ангус Макрайтер.
«Здравствуй, Хью! Хочу направить к тебе свою пациентку, мисс Кэти Уэбб… Буду очень благодарен, если согласишься принять мисс Уэбб. Девушка страдает шизофренией и дисфорией».
Я продолжил чтение.
* * *
Оказалось, жизнь Кэти Уэбб была омрачена горестями и чередой несчастий. Девушке сделали принудительный аборт, но после операции она просила вернуть своего ребенка. Как и следовало ожидать, ее посещали мысли о самоубийстве, преследовали голоса «дьяволов». История Изабель Стивенс была, в общем, схожа. Ее биографию излагал доктор Джозеф Грейсон из Королевской лондонской больницы. Описывал похожую цепь событий: постепенный распад личности, переживания, беременность. Хотя ребенок Изабель благополучно родился на свет, его отдали в приют. Третье письмо было написано совсем в другой, неформальной манере. Автором был Питер Бевингтон, это имя я слышал. Питер Бевингтон – тот самый коллега, у которого Мейтленд гостил на Рождество. К моему удивлению, выяснилось, что пациентку Селию Джонс на самом деле зовут как-то по-другому, а кто она такая, никому не известно. Женщина более десяти лет провела в состоянии депрессивного ступора.
Уголком глаза я заметил движение. На противоположной стороне комнаты колыхались занавески. Но сквозняка не было, сигаретный дым висел в воздухе неподвижно.
– Только не сейчас, – прошептал я.
Я так долго ждал шанса узнать побольше о пациентках комнаты сна. Скорее всего, другого такого случая не представится.
Взял четвертую папку. Оказалось, Мариан Пауэлл провела почти все детство в приютах. Когда погибли опекуны, тетя по материнской линии и ее муж, родственников у девочки не осталось. Она даже побывала в печально известном приюте Назарет, где, очевидно, страдала от тяжелых лишений и дурного обращения. В тринадцать лет девочке поставили диагноз «шизо френия». В письме упоминалось, что один из школьных учителей решил, будто Мариан обладает сверхъ естественными способностями, и приводил ее для проверки в какое-то спиритическое общество.
При одном упоминании о сверхъестественном я занервничал. Оглянулся на занавески, но теперь они висели спокойно.
Пятое письмо, в отличие от остальных, было написано непрофессионалом. На радио обратилась мать Элизабет Мейсон. Бедная женщина услышала выступление Мейтленда и загорелась надеждой. Она явно отчаялась и не знала, что предпринять. В день свадьбы Элизабет бросил жених, и травма оказалась так велика, что у девушки начался бред. Она отказывалась снимать платье и превратилась в кого-то вроде мисс Хэвишем, героини романа Диккенса «Большие надежды», – та тоже продолжала носить подвенечный наряд. Позже клиническая картина осложнилась агорафобией. Сару Блейк, последнюю из шести, направил к Мейтленду доктор Йен Тодд из больницы Хайгейт, случилось это первого июля. Девушку застали за попыткой поджечь дом, где она снимала комнату. Предвестники пиромании начали проявляться еще в детстве и выражались в нездоровой тяге к огню, а во взрослом возрасте вернулись, усугубленные другими симптомами – странные интересы, слуховые галлюцинации, экстравагантное поведение, принятие финансового покровительства в обмен на интимные услуги.
