– Виноват, товарищ Сталин, – закончив изучать карту, Сергей вернулся на свое место. – Не совсем понял, о чем вы? В каком смысле, возможность?
Откинувшись на спинку кресла, Вождь вроде бы равнодушно дернул плечами:
– Ну так товарищ Сталин ведь не знает, надолго ли тебя к нам вернули? Ведь вернули же, да? Мне тут доложили, что пока твой заместитель вопросами выписки занимался, ты как-то странно себя вел. То ли прикемарил немного от усталости, то ли сознание внезапно потерял, словно барышня впечатлительная. Но поскольку на впечатлительную барышню ты, товарищ Кобрин, совсем не тянешь, я и подумал, что – как ты там это называешь? Выдернули тебя, да? Было такое дело? Или до товарища Сталина неверную информацию довели?
– Вот вы о чем… – расслабился народный комиссар, обменявшись быстрым взглядом с непонимающе хлопающим глазами Зыкиным. Удивление товарища оказалось вполне объяснимым: Сергей просто не успел ему рассказать о нескольких днях, проведенных в будущем, поскольку к тому моменту, когда Виктор вернулся в палату со всеми необходимыми документами, Кобрин уже пришел в себя. А позже просто возможности не имелось, поскольку заместитель, едва не подпрыгивая от нетерпения, постоянно торопил, мол, нас на самом верху ждут, давай, хватай вещи да поехали. В автомобиле тоже не поговорили – шумно, да и шофер не должен был услышать лишнего.
Что же до осведомленности Сталина, то с этим тоже понятно: Сергей прекрасно понимал, что все время, пока он валялся на больничной койке, за ним достаточно плотно присматривали. Причем Зыкин об этом практически наверняка даже понятия не имел. То ли люди Лаврентия Павловича, то ли Власика, то ли, что куда вероятнее, обоих. Собственно, и правильно, уж больно ситуация неординарная, учитывая столь внезапное и – что уж кривить душой – эффектное появление на арене злокозненных гостей из будущего…
– Вам все верно доложили, Иосиф Виссарионович, я и на самом деле провел в своем времени несколько суток. Пять, если точно. Просто доложить не успел.
– И… ЧТО? – несмотря на свою поистине легендарную способность сохранять полное спокойствие в любой ситуации, сейчас Сталин был взволнован, хоть всеми силами и пытался это скрыть.
– Все в порядке, товарищ Сталин, – как можно более располагающе улыбнулся Сергей. – Главное, теперь мое командование знает то же самое, что и мы с вами! Все необходимые меры уже принимаются. В максимально возможном объеме – и во всех смыслах. Ну, а я пока остаюсь с вами, это даже не обсуждается. Насколько долго – честное слово, понятия не имею. Полагаю, пока не удастся полностью купировать активность противника и предотвратить его дальнейшие действия. Ну, или пока ваши потомки не уничтожат их, так сказать, логово.
– Принимаются, значит… – задумчиво пробормотал Вождь, ощутимо расслабившись.
И Кобрин мысленно поймал себя на мысли, что Иосиф Виссарионович отнюдь не столь уж непробиваем, как считали многочисленные историки.
– Принимаются, понимаешь ли… Да еще и в максимально возможном объеме. А мы тут, значит, как будто сидим и ждем у моря погоды. Так ничего подобного, товарищ Кобрин, мы тоже работаем! И неплохо работаем, да!
– Согласен, товарищ Сталин, – на всякий случай сообщил комиссар госбезопасности. – Собственно, в этом ни я лично, ни мое командование и не сомневается.
На несколько секунд кабинет погрузился в тишину.
Вождь, будто внезапно утратив интерес к разговору (подобный прием, насколько понимал Сергей, он частенько практиковал, обдумывая услышанное или собираясь сменить тему), занялся набиванием трубки, Кобрин с Зыкиным тоже, разумеется, помалкивали – заговорить первым сейчас должен был исключительно Иосиф Виссарионович.
– Ладно, об этом ты мне потом еще немножко расскажешь. Сейчас про другое сказать хочу, – Сталин отчего-то смущенно кхекнул, раскуривая трубку. – Знаешь, товарищ Кобрин, сегодня я тебя все-таки за свое спасение поблагодарю.
– Иосиф Виссарионович, это совершенно лишнее… – понимая, к чему клонит Вождь, Сергей торопливо поднялся со стула.
– Сядь, – коротко бросил тот. – И не дергайся, товарищ академический слушатель. Выслушай. Когда нас разбомбить пытались, одно дело, шансы на спасение имелись. В метро – тем более, поскольку ты твердо утверждал, что все под конт-ролем, и я тебе поверил. Но там, на трибуне… там шансов у меня не было. Товарищ Сталин не дурак, товарищ Сталин науку любит. И потому первым делом с нашими военными химиками поговорил. Если б ты ампулу не выхватил, мы бы сейчас не разговаривали. Ты этого не знаешь, но диверсант собирался содержимое на ватный тампон вылить и мне под нос под видом нашатыря подсунуть. А остаток на воротник шинели выплеснуть. Ты, хоть дыхание и задерживал, все одно почти две недели практически при смерти провалялся, несмотря на все старания наших героических врачей. Так что, спасибо.
