Но сначала – тут Гитлер абсолютно прав – необходимо любой ценой отыскать отправителя письма. Тем более район его проживания уже локализован, осталось только аккуратно затянуть поисковую петлю, поскольку Канарису он нужен исключительно живым. Или как минимум способным самостоятельно отвечать на заданные вопросы. А дальше? Дальше необходимо выяснить, какая может быть связь между ним, его посланием – и русскими психиатрами, точнее – их интересом к своим собственным военачальникам. Поскольку в том, что оная связь имеется, Вильгельм уже практически не сомневался, хоть даже самому себе не мог пока объяснить, какая именно…
* * *
Седоватый мужчина лет сорока с небольшим с треском распахнул запертые на зиму створки и забрался на подоконник. Под подошвами потертых, со следами недавнего ремонта ботинок негромко похрустывала осыпавшаяся замазка. Пропахший бензином и угольным дымом воздух обжег холодом лицо, забрался под расстегнутый пиджак и несвежую сорочку. Раскатисто прозвенев на повороте, под окном прогрохотал трамвай, скрежеща колесами по обледенелым рельсам. Столица великой империи жила своей жизнью, в которой уже не было никакого места младшему инженеру Фридриху Шнайдеру, во время обучения в политехническом институте зарекомендовавшему себя лучшим чертежником потока.
Не меняя выражения лица, мужчина решительно шагнул вперед, без единого звука пролетев все четыре этажа. Удара о вымощенную брусчаткой мостовую, аккуратно разграфленную на аккуратные кирпичики выпавшим вчера мелким снегом, не осознал ни он сам, ни контролирующий его разум сотрудник спецлаборатории проекта «Возрождение» Томас Малиц, к этому моменту уже успевший произнести формулу возвращения.
Приехавшие одновременно с каретой «Скорой помощи» полицейские разогнали зевак и оформили свершившееся самоубийство; медики же отвезли тело несчастного в городской морг. Местный дворник, недовольно бормоча себе под нос и заметно прихрамывая на перебитую еще во время прошлой войны русской пулей ногу, присыпал зловещее пятно песком.
Получившим и от первых, и от вторых соответствующий сигнал – погибший оказался похож на уже который день разыскиваемого контрразведкой незнакомца – агентам Абвера осталось лишь провести полный обыск в его квартире, в буквальном смысле перевернув ее вверх дном. Учитывая особую серьезность момента, вскрывали даже старые паркетные полы и разбивали стены, если в них обнаруживалась подозрительная полость. Впрочем, все это ничего не дало, хоть в доме самоубийцы и обнаружили закопченное помойное ведро, в котором недавно уничтожали какие-то бумаги. Изъяв образцы пепла и клочки несгоревшей бумаги, множество простых карандашей, чертежные перья, баночки с тушью и старенькую пишущую машинку (красящая лента тоже оказалась сожженной), контрразведчики уехали, опечатав квартиру – Шнайдер жил один.
Несмотря на недавно данное фюреру обещание, расследование адмирала Канариса на этом и заглохло. Единственный подозреваемый был мертв, всесторонняя проверка его связей тоже ни к чему не привела, равно как и не менее тщательный обыск в конторе, где он работал ближайшие девять лет…
Москва, главный военный госпиталь РККА, 14 ноября 1941 года
– Ну, ты нас всех и напугал, Серега! – в накинутом на плечи медицинском халате размером раза в два меньше, чем нужно, Зыкин смотрелся достаточно комично. – Почти неделю без сознания провалялся, и когда только успел этой гадости надышаться?!
– Да вот успел, как видишь, – хрипло сообщил Кобрин (горло порой все еще немного першило), присаживаясь на скрипучей больничной койке. – Ампула, сука такая, хрупкой оказалась, носик под пальцем обломился. Хорошо хоть больше никто не пострадал. Кстати, рад тебя видеть, Вить!
– А уж я-то как рад! – просиял лицом товарищ. – Доктор говорит, оклемался, да? Завтра выпишут?
– Сегодня! – отрезал комиссар госбезопасности. – Здоров я уже, хватит массу давить. Работать нужно. Что там, кстати, с работой? Рассказывай.
Ухмыльнувшись, Кобрин перефразировал:
– Тьфу, все забываю, что я нынче цельный нарком! А ты мой непосредственный подчиненный и вообще заместитель. Короче, докладывай, товарищ старший майор Иванов… привык, кстати, к новой фамилии-то?
