Комета Лоренца - страница 46

Шрифт
Интервал

стр.

...Зачем Петровичу нужна была газета, он и сам не знал. А после того, как в магазине начали свободно продавать туалетную бумагу по всем доступной цене - и вовсе это стало неясно. Нет, сказать, что Петрович свою газету не читал, нельзя. Наоборот - он прочитывал ее от первой страницы и до последней. Медленно и старательно. И прочтя, самым внимательным образом изучал телепрограмму всех шести телевизионных каналов, несмотря на то, что у его телевизора марки "Рекорд" давно сгорел кинескоп, частные объявления граждан о купле-продаже, а также обмене разных ценных вещей и предметов, просматривал брачные объявления и объявления о предоставлении всяческих услуг.

А недавно он прочитал в своей газете, что приближается к Земле на огромной скорости комета ужасных размеров, и она обязательно по расчетам ученых должна с Землей столкнуться, что и явится фактическим концом света, обещанным нам еще в Библии. И Петровичу от прочитанного стало не то чтобы легче на душе, но спокойнее. Так как ему не надо было больше думать, чем может закончиться нынешняя его жизнь, и что делать с бездомными тварями, в своей бездомности не виноватыми, и что будет, если не делать ничего.

И он просто стал ждать, когда прилетит обещанная комета. Сидел дома и ждал. Не выходя. Даже в магазин и на почту перестал ходить Петрович8 по четвергам и перестал напрасно, потому что если бы он ходил туда, как прежде, и продолжал читать свою газету, он узнал бы, что все, написанное про комету, было ошибкой и недоразумением, и вообще такой кометы не существует.

_______________________

7 Примечание, конкретного значения не имеющее: Фамилия бригадира Петровича - Семенович. С ударением на "о".

8 Примечание последнее: Серега ошибся. Он встречался с другим Николаем Петровичем, не имевшим отношения к Петровичу, описанному в приложении No3. Просто он был на него чем-то похож. Чисто внешне.

СКВЕР

Я увидел ее в магазине "Каравай". Это бывший хлебный магазин, а теперь там продают все - от кефира и разной рыбы до бананов, водки и чешского стекла из Богемии. Но и хлеб, надо отдать им должное, тоже пока продают. Свежий и в широком ассортименте.

Она делала покупки как-то хаотически, бездумно, покупая, казалось, все подряд, без разбору и смысла. Или это только казалось. Но что не казалось, так это наличие коренных изменений в ее фигуре. Она из-за узких бедер стала похожа на гвоздь в брюках. Что, кстати, ее нисколько не портило, а наоборот - до неприличия молодило. Особенно если со спины. Хотя лицо ее тоже выглядело молодым. Оно, став намного старше, было тем не менее свежее, чем когда-то. И спокойнее, что ли. Или, может быть, это было безразличие к окружающей среде, к реальной действительности, к знакомым и незнакомым людям вокруг.

Такое примерно безразличие я видел на лице писателя Анатолия Гаврилова. Он шел, шаркая, по Берлину, смотрел себе под ноги и, теребя зеленый берет, говорил: "Я думаю, мой герой мог бы выйти на Фридрихштрассе и попросить у прохожего денег. Или мог бы наоборот - предложить деньги прохожему". Он был безразличен ко всему - писатель Анатолий Гаврилов. Но это "мог или не мог" сильно его волновало. А больше никого не волновало. И меня - не волновало. Нисколько. Я думал "мог - не мог, какая разница? И какое кому дело до его героя - так же, как и его герою до нас". Ну действительно - станет ли думать о нас, идущих по Берлину не просто за выпивкой, но почему-то за "Бордо", его герой, и будет ли его беспокоить то, что мы станем (или не станем) думать о нем, это самое "Бордо" купив и спешно употребив внутрь для взаимоуважения и любви.

Ничего этого Гаврилов не понимал и не хотел понимать. Он шел вроде бы не один, а с нами, но думал только о своем, этом еще не рожденном как следует, черновом герое.

Интересно, она тоже думала о чем-то своем, не существующем в реальности, а существующем только в ее голове? Или ничего такого здесь не было, а была простая озабоченность проблемой - чем и как накормить свою семью сегодня вечером, а также и завтра утром?

Извне и со стороны этого не определить. Да я и не определял. Я смотрел на нее и все. Не могу даже сказать, что я смотрел на нее и думал о ней или о чем-то, с нею связанном. Ни о чем я не думал. Так как стараюсь не думать тогда, когда можно не думать. Думать нужно, если не думать нельзя. А если можно - чего зря уродоваться? Я вообще во всем так поступаю. Нужно делать делаю. Можно не делать - не делаю.


стр.

Похожие книги