— Пришли.
Странно было, пройдя не меньше километра и не встретив на своем пути ни одного препятствия, в итоге уткнуться носом в наглухо закрытую дверь.
— Нам точно сюда?
— Больше некуда.
И то верно. Если только вернуться обратно, к катеру.
— И нам здесь рады?
— Поживем — увидим.
Блондин поднес ладонь к панели, по которой лениво ползли разноцветные огоньки. Не дотронулся, просто провел мимо, по воздуху, но светлячки застыли, мигнули, поменяли строй, и створка медленно поползла вправо.
Первая.
За ней оказалась еще одна. И еще. Розовый бутон какой-то.
То, что внутри, явно защищено на совесть. Так куда же мы пришли? И зачем?
Последний стальной лепесток с шелестом убрался в свой паз, но вместо восторга наступило разочарование. У меня лично.
Комната была сплошь забита странной мебелью, и после просторного ангара это особенно бросалось в глаза. Лабиринт инструментальных шкафов, стоек от пола до потолка и кабель-каналов. Ну или чего-то очень похожего. В неясном сумеречном свете.
— Идем.
Блондин легко ориентировался в этом мертвом лесу, а вот мне не удалось без потерь добраться до места назначения: наставил об углы синяков, ушиб палец на ноге и заработал россыпь царапин от знакомства с клубком каких-то проводов.
— Вот оно, сердце мира.
— Какого еще мира?
— Твоего.
Одинокая стойка примерно посередине комнаты, если верить ощущениям. Высотой примерно до пояса. Поверхность, изрезанная ломаными линиями, и отверстие посередине. Пустое, в глубине которого перемигиваются алые огоньки.
— Осталось только ребутнуть.
В смысле, перезагрузить? Что? Как?
Не знаю, откуда он вытащил ту палку. Где хранил все это время? Прятал под новым кителем? Или нашарил уже где-то здесь, в темном углу?
— Рестарт системы. Минутная готовность!
Кому он крикнул? Кто его может слышать в этой клетушке, кроме меня?
А вот минута его явно не такая, как моя, родная. Подлиннее. Секунд сто, не меньше.
— Всем сидеть на попе ровно!
Размахнулся. Воткнул. Вдавил до середины, не меньше. И наступила настоящая тишина.
Звуков вокруг было много. Раньше. До этого мгновения. Что-то гудело, что-то шуршало, что-то где-то топало. Да, они казались еле слышными, почти незаметными, но теперь, на фоне истинного безмолвия…
И даже собственное сердце затихло.
— Теперь ты.
— Что — я?
— Принимай вахту.
— Какую еще…
— Просто возьмись за него и вытащи.
Он об этой штуке, торчащей мечом в камне?
— И не тяни время.
— Да ничего я не…
Улыбнулся. Поощрительно. Мол, не бойся, все в норме. Так надо.
Поверить? Нет в происходящем ничего нормального, даже мне это понятно.
Довериться? Так я того. Уже. Когда шагнул с крыши.
Послушаться? Но меня не уговаривают. Просто ставят перед фактом.
Подчиниться? А другого, похоже, и не остается.
— Смотри, еще пожалеешь. И я тоже.
Улыбка стала еще шире.
Она неровная, палка эта. И не гладкая совсем: под пальцами что-то елозит, шебуршит, перетекает из стороны в сторону. Теплая, словно живая.
Как же ее вытянуть? Стоит в гнезде намертво. Вроде.
Кррак.
Ой, неужели я ее сломал? И дернул ведь несильно: так, на пробу.
А легко пошла, как будто что-то снизу подталкивает. Рвется вверх сама собой.
Эй, не так быстро!
Уфф, еле удержал.
Но руки трясутся, это факт. Да и все остальное…
Наверное, что-то похожее чувствует ребенок. Рождающийся. Когда уютная темная тишина вдруг сменяется ярким светом и какофонией звуков.
— Капитан на мостике!
Это он обо мне? Глупость какая-то.
Хотя, стоит рядом довольный, как кот, объевшийся сметаны.
— Что все это значит?
— Что все встало на свои места.
— И какое же место — мое?
Блондин театрально обвел рукой пространство, составленное из шкафов, по поверхности которых теперь бежали целые ручейки огоньков.
— Не понимаю.
— Тебя только что помазали на царство.
Нет, только не это!
— Можешь подбирать слова попроще? Вот как ты с детьми разговариваешь? Или с дебилами, что тоже подходит.
— Я крайне редко разговариваю с… А в чем проблема?
Ну вот, теперь мне придется делать то же самое, что ему насоветовал.
— Видишь ли, твои пересмешники… Время от времени шалят. Подбирают для перевода слова и фразы, которые в моем языке имеют слишком много переносных значений.
