На сей раз президент «Исполина» приехал в компании двух незнакомых Горбунову господ, которые, как выяснилось при представлении, оказались не однофамильцами, а родными братьями. Один внешне чем-то напоминал турка, второй выглядел этаким харным румяним хлопчиком з под Винницы — светлые волосы, круглое лицо, чуть тронутое веснушками; мягкий тягучий говорок еще более усиливал контраст благодаря довольно жесткому и правильному выговору «турка».
Вчетвером они совершили обход «блатных» пациентов.
— Что-нибудь новенькое? — спросил Шаркунов, поднимая птичью головку (Андрей Иванович в отличие от благодетеля был довольно высок ростом, грузен).
— Все как прежде, — ответил главврач. — Этот бормочет про Валгаллу, требует отпустить его туда. Приходится иной раз успокаивать.
Президент «Исполина» покачал головой, казалось, он сейчас засунет большой палец руки под мышку и изречет что-нибудь значительное, но Шаркунов сказал ^совсем другое:
— Эликсир наш не помогает? Не снижали дозу?
— Нет, как можно, Борис Николаевич, — прикладывая ладонь к груди, заверил его главврач. — Напротив, увеличиваем понемногу.
— И все просится?
— Да.
— А этот? Тоже без улучшений? — Борис Николаевич показал на привязанного к соседней койке крупного мужчину, на покрасневшей шее которого белел старый шрам.
— Грозится всех повязать, — развел руками Горбунов. — Посадить… Перестрелять… Говорит, все ваши «мерсы» взорву. — Главврач усмехнулся и пояснил: — Это он санитару нашему Илюшке Иванову обещает, а у того не то что на «мерседес», на велосипед ребенку денег нет. Жена не работает, болеет, дочка маленькая, бедно живут… М-м-м… зарплату бы прибавить, да и ремо…
— Сделаем тебе ремонт, Андрей Иваныч, сделаем. Ты зря не беспокойся. И зарплату прибавим, а Иванову премию дадим, целевым назначением, на велосипед дочке.
Шаркунов подошел к третьему больному, подобно остальным, крепко привязанному к кровати. Тот, узнав визитера, немедленно начал вертеть абсолютно лысой (даже брить не понадобилось) головой:
— Как дела, Рома?
Несмотря на то что рты пациентов санитар Иванов предусмотрительно залепил скотчем, по доносившемуся из-под кляпа мычанию и выражению глаз больного было не трудно догадаться о содержании ответа.
— Самые упорные, — со вздохом проговорил Шаркунов, обращаясь к спутникам, и тут же добавил: — Но это даже меньше сотой процента, господа, меньше сотой, к тому же мы, — он указал на Горбунова, — мы не теряем надежды. Правда, Андрей Иванович?
После ужина, когда гости, за исключением самого Шаркунова, отбыли, последний, оставшись вдвоем с главврачом, сказал:
— Важные ребята, у них большие связи… Ну, ты меня понимаешь?
Андрей Иванович кивнул, хотя, признаться, не понимал, что же такого важного в братьях, — на вид совершенно обыкновенные люди. Однако переспрашивать не стал, а, насупив брови, торжественно произнес:
— Сразу видно. Я при них и не стал…
— Правильно, — похвалил Шаркунов и с ноткой любопытства в голосе добавил: — А что одноглазый с компанией? Все никак не уймутся?
— Нет.
— Откуда же пронюхали?
— Да была у нас тут одна… барышня, местная, из Шарков, уволилась и раззвонила, что, мол, так и так, довели до сумасшествия здоровых людей.
— У нее высшее медицинское образование? — спросил Шаркунов. — Как она определила, кто больной, кто здоровый?
— Какое там образование, — махнул рукой главврач. — Два класса, четыре коридора… И внимания не обратили бы — мало ли кто что болтает, — да деды у нас есть… спаянный коллектив: один танкист, один разведчик, — он хмыкнул, — батальонный и один пилот-истребитель, француз, между прочим, он на нашей женился. Хотели во Францию отбыть, да не тут-то было. Сказали ему — сиди, мол, а то сами посадим. Он в бутылку полез, ну и… конечно, как вы понимаете…
— Они что же, пишут?
— Нет, одноглазый, это разведчик, грозится нас срыть.
— Как это? — Шаркунов даже подскочил и. приподнимая плечики, передвинулся на край кресла.
— Бульдозером.
— Серьезно?
— Да они не опасные, так, болтают по пьянке. Русский мужик, сами знаете… пусть себе кулачонками сучат.
— Может, ты к себе их заберешь, а? Проверим, как на них мой «Joy plus» действует?
