– Не смешите меня, Дюльсендорф, из этого клоповника мог удрать любой.
– Это была только видимость. Одно из условий эксперимента. Но вы действительно ушли помимо нашей воли.
– И как вы это им объяснили?
– Безопасность – не моё дело.
– Вы не стали оправдываться? Умно.
– Я начал шуметь. Потерять такой ценный экземпляр, как вы…
– Поэтому вы охотились за ней?
– Её способности намного сильнее ваших. Этим и объясняется успех…
– Я бы не стал называть это успехом.
– Почему?
– Учитывая её нынешнее положение.
– Её нынешнее положение намного завидней, чем наше с вами, просто вы не хотите этого признавать.
– Знаете, Дюльсендорф, а ведь я собирался вас уничтожить.
– Да? И что вас остановило?
– Я вдруг понял, к чему вы действительно стремитесь. Вы правы, власть или бессмертие – слишком мелкие для этого цели.
– Не стоит об этом вслух.
– Как скажете.
– Это в наших общих интересах. Я ведь тоже кое-что о вас понял.
– Когда?
– Когда вы позволили мне уйти. Вы пытались воссоздать…
– Об этом тоже не будем вслух.
– Хорошо. Не будем так не будем. Знаете, в чём вы просчитались? Вы думали, что я тоже способен… На самом же деле это не так. Мне нужен поводырь. Как, собственно, и вам.
– Мне нужна она.
– Мне тоже. Думаете, она была жертвой?
Лариска. Её появление было столь же закономерным (если, конечно, можно говорить о закономерности в подобных вещах), как доказательство школьной теоремы или результат классически разыгранного гамбита, не говоря уже о законах жанра, которые настойчиво требовали появления…
Мы расходились с тобой, как солнечные лучи, как непараллельные прямые или лучи угла. Наша точка пересечения, о как давно это было, наш незначительный угол расхождения какое-то время ещё создавал иллюзию параллельности, но чем дальше…
Ты всё больше уходила в так называемую приличную жизнь, жизнь, как у всех, тогда как для меня это было хуже смерти. Социальная тюрьма, конечно, не столь страшное явление, как тюрьма государственная или армия, или… Никто тебя не пытается бить, насиловать в задний проход, никто не изобретает изощрённые дембельские шутки, но довлеющая паутина ТАК ПРИНЯТО, ницшеанский дракон ТЫ ДОЛЖЕН, тонкая форма рабства с лоботомией в виде традиций и приличий. Кастрированный серый мирок, в который ко всему прочему вторгся твой Бог, оттеснив меня на задний план.
Религия затягивала тебя с фатальностью трясины, с обречённостью большого наркоманического синдрома, запечатывая глаза и уши, лишая разума, воли и понимания. Ты могла воспринимать реальность только через призму религиозной дозы, через паутину писания, теряя последнюю критичность и способность мыслить. Первостепенными стали давно уже вымершие слова твоего древнего бога и зажатый в корсет благообличия образ еврейского парня, которому, кстати, ничто человеческое было не чуждо.
Твою жизнь полностью заполняли работа и Бог. Твой босс, обнаружив в тебе ценного сотрудника, решил поднять тебя до нужного уровня при помощи бесчисленного количества учебных семинаров, на которые я отпускал тебя с радостью. Я сажал тебя в самолёт, после чего буквально из аэропорта звонил Ларисе, и мы отправлялись на дачу. Дачу ты не любила. Скорее всего, тебя перекормили в детстве огородами, на которых твоя семейка пыталась выращивать картошку. Для тебя до сих пор дача – это пыль, тяпка и зной. Я же обожал дачу как возможность побыть наедине с природой, отдохнуть от всех этих рож, а в последнее время и как возможность побыть с Ларисой наедине. Она вообще была дитём природы и могла часами гоняться за бабочками. Стоило ей выехать за пределы города, как она тут же превращалась в ребёнка.
Иногда на дачу приезжала и ты. Это случалось, когда тебе надо было кого-то угостить, какого-нибудь важного столичного гостя, которому опостылели рестораны и прочие атрибуты городской жизни. Уха, шашлыки, домашние пирожки, свежий воздух… Эти люди умели ценить изысканность простоты. Не все, но весьма и весьма многие. Ты отправляла меня организовывать праздник, а сама появлялась уже потом, практически перед приездом гостей, когда надо было накрывать на стол (ты мне этого не доверяла). Протокол требовал присутствие мужа за столом, и тут я не пытался выделываться. Для тебя это была карьера, твоя жизнь, то, к чему ты стремилась, и я не хотел портить тебе всё. Более того, я всегда поддерживал тебя в твоих начинаниях. Перестав быть супругами, мы остались неплохими друзьями, к тому же я был далёк от того, чтобы валить на тебя все шишки. Просто мы не сошлись характерами, что ли, но это совсем не значило, что ты или я были плохими. К тому же мы всё ещё оставались мужем и женой.
