И.А. Молодых свернул эту бумажку в трубочку, засунул ее в гильзу другой папиросы, и мы с ним расстались.
Как оказалось впоследствии, Сибирское правительство, как только образовалось, ассигновало на основании этой бумажки 160 000 рублей, снарядило пароход с баржей на буксире, нагрузив их различными продуктами, купленными на ассигнованные деньги, и я, придя в устье Енисея, получил эти грузы, хотя надобности в зимовке и не представилось, так как советский режим в Архангельске пал. То было время солидарности и доверия друг к другу людей, враждебных большевизму, время, когда можно было действовать, не натыкаясь на каждом шагу на доносчиков, провокаторов и агентов ГПУ.
Во избежание слишком бдительного надзора за мною местных большевиков в Архангельске, мне еще нужно было до отъезда из Петрограда провести назначение ко мне центральной властью подходящего комиссара. В Петрограде мне была обеспечена скрепа всех моих бумаг подписью Аверичкина, комиссара Главного Гидрографического Управления, о котором я упоминал выше; но в Архангельске было бы иначе.
В числе моих бывших соплавателей по «Таймыру» был радиотелеграфист унтер-офицер Шунько, славный, преданный мне малоросс, которого по расформировании экспедиции я устроил радистом на береговую станцию Морского Генерального штаба в Петрограде. В это время он совмещал должность радиотелеграфиста станции, насчитывавшей человек 6 личного состава, с должностью комиссара этой же станции. Шунько с радостью согласился идти со мной снова в Ледовитый океан, но мне едва удалось его убедить, что он мне нужен как комиссар, а не как радиотелеграфист.
Просить о назначении к себе кого-либо комиссаром по своему выбору, конечно, было невозможно. Но и в этом мне посчастливилось провести назначение Шунько так, как будто в его выборе я участия не принимал. Останавливаться здесь более подробно на этом случае, хотя и обрисовывающем условия работы в обстановке того времени, пожалуй, не стоит, чтобы не удлинять изложения.
Наконец, насколько помню, в начале июля 1918 года я отправился с одним из своих эшелонов, на специальном поезде из товарных вагонов, из Петрограда в Архангельск, взяв от Кроми пропуск английского посольства, утверждавший, что руководимая мною экспедиция «полезна делу Его Величества, Короля Великобритании», и предлагавший всем союзным властям оказывать мне содействие. Из ассигнованного мне миллионного аванса, я взял с собой 800 000 рублей, секретно разделив их между несколькими офицерами, поручив им обдумать и доложить мне, кто куда спрячет деньги для перевозки, и запретив им говорить об этом даже друг другу.
Недалеко от Архангельска поезд был остановлен и обыскан красногвардейским пикетом; ни денег, ни английского пропуска пикет не обнаружил. Начальником пикета был некий Чайников, по виду типичный красногвардеец, увешенный пулеметными лентами, и только после переворота в Архангельске я узнал, что этот Чайников был тогда одновременно и агент английской Интеллидженс Сервис
В Архангельске атмосфера сгущалась со дня на день. По-видимому, большевики чувствовали, что готовится переворот. Шансы на успешное проведение моего дела падали. Местные коммунисты придирались к тому, что команда была мною подобрана в индивидуальном порядке, а не на бирже труда, как полагалось; требовали представления рекомендаций на каждого человека от коммунистических организаций и грозили всех арестовать, если я рекомендаций не представлю.
Мой следующий поезд-эшелон, погрузка коего заканчивалась, когда я уехал, задержался, вопреки моему приказанию, на два лишних дня и был остановлен в пути. По-видимому, угроза захвата Архангельска союзниками становилась все очевиднее и советской власти.
От ЧК приезжал на гастроли зверь-еврей Кедров-Цедербаум и наводил ужас, производя аресты и высылки. Офицеры подвергались безнаказанным нападениям и убийствам на улицах города. Демагоги, выслуживавшиеся перед красной властью, разжигали на митингах толпу, требуя крови и уничтожения «буржуев».
Капитан 2-го ранга Чаплин, руководивший подготовлением переворота, находился в Архангельске под именем английского полковника Томсона.
