— Хорошо, в виде исключения я с ним поговорю, потому что он первый, кто хочет говорить со мной как с командиром полка.
Секретарша переключила телефон, и Харкус услышал слегка сдерживаемое дыхание человека. Он с силой дунул в трубку.
— Брось дуть в трубку, у меня хороший слух!
— Кто это говорит?
— Угадай-ка!
Вебер заметил, как складка над переносицей Берта угрожающе углубилась. Он положил трубку на рычаг. Но через секунду телефон зазвонил снова.
— Тот же самый голос, товарищ майор, — сказала фрау Камски. — Он так хохочет, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки.
Вебер тоже услышал смех, раздававшийся в телефонной трубке. Он сразу узнал его. Затем смех оборвался, и низкий голос запел:
— Да, я умный и мудрый, и меня не обмануть…
Харкус, довольный, засмеялся и пропел:
— Я — Валеншток, начальник штаба артиллерийского полка…
— Черт бы тебя побрал! — прорычал Валеншток в трубку. — Я видел, как ты, мой мальчик, промчался на машине мимо Фирталя. Если ты позволишь себе такое еще раз, то тебе несдобровать… Сделать такой крюк и не заехать к своему лучшему другу! Когда ты мне представишься?
— Вилли, в самое ближайшее время.
— Что это такое? С каких пор ты стал таким неконкретным?
— Ну, хорошо, вероятно, в воскресенье.
— Вероятно?! Обещаешь, как девушка. — И Валеншток опять засмеялся. — Ну, дерзай! — крикнул он. — Берись за дело! До скорого!
После телефонного разговора Берт повернулся к окну и, казалось, вновь погрузился в воспоминания. Неожиданно спросил:
— Когда завтра начинаются стрельбы первого дивизиона?
— Если все будет гладко, между девятью и десятью.
— Какое упражнение?
— Четвертое, по танкам с закрытых огневых позиций, а потом прямой наводкой.
Харкус кивнул. За время учебы он побывал на многих полигонах и стрельбищах, но чаще в качестве наблюдателя, чем участника, чаще слушателем, чем командиром.
— Лучше всего… — сказал он, — знаешь что? — Он встал. — Поедем завтра на полигон. Я уже давно не нюхал порохового дыма. И… понимаешь… Я хотел бы, наконец, просто пострелять. По-настоящему. А то что это за командир полка, который пропускает стрельбы своего дивизиона?!
Вебер кивнул. Ему стало немного легче, когда звонок Валенштока на время избавил его от ответа на вопрос, к которому Берт пока не возвращался. Позже, в среду утром, командир снова спросит его об этом, но тогда Пельцер и Треллер, Герхард и Гаупт дадут на него исчерпывающий ответ.
— Если я завтра поеду на стрельбище, вместо того чтобы быть в казарме, разве что-нибудь изменится? — спросил Берт.
— Ничего не изменится. Я хотел завтра продолжить консультацию.
— А со мной поехать не хочешь?
— Напротив, я очень хотел бы.
— Итак, встречаемся, и как можно раньше. — Харкус запер на ключ ящики письменного стола. — Я очень проголодался, пойдем поужинаем вместе. — Дойдя до двери, он еще раз окинул взглядом кабинет и, выйдя в коридор, сказал: — Предоставим первому артдивизиону возможность отчитаться за весь полк.
— Согласен.
Вебер был убежден, что выбор Харкуса оказался удачным. Первый артиллерийский дивизион считался лучшим в полку. К предстоящим стрельбам его личный состав готовился с полным напряжением сил. Если дивизион отстреляется на «отлично» или «хорошо», это будет хорошим показателем для полка.
Они вышли из штаба. Харкус шел медленно, стараясь замечать все вокруг: как четко шагают по плацу подразделения, как молодцевато отдают ему честь рядовые и унтер-офицеры, которые попадались им на пути.
Вебер первым нарушил молчание:
— Знаешь, в чем я был твердо уверен?
— Ну?
— Что ты приедешь с женой.
Харкус засмеялся:
— Не было времени жениться, дорогой.
— Ты же не только учился.
— Нет, но… не будем сейчас говорить об этом. Я, вероятно, навечно останусь холостяком.
— А ты попробуй дать объявление в газету о том, что офицер Национальной народной армии ищет себе в жены женщину, обожающую частые переезды и испытывающую большую любовь к лесистой местности.
Они рассмеялись.
Через некоторое время офицеры подошли к «ели Вебера», которая росла перед клубом. Тринадцать лет назад Веберу с помощью других любителей природы с трудом удалось защитить ель от тех, кто хотел ее спилить. И теперь она красовалась перед клубом, возвышаясь над казарменными зданиями.
