— Как-то забрел сюда, глядь — а тут целый склад!
— А почему молчал? — насели мы на Славчо.
— Удивить хотелось, — лукаво усмехнулся он. Дядя Петре, прослышав про винтовки, радовался, как ребенок, и хлопал Славчо по плечу:
— Ай да герой! Богатство это жандармы, как видно, до лучших времен припрятали. Будет партизанам подспорье!
Славчо молча грыз ногти, но по глазам было видно, как он рад похвале.
* * *
Самое худшее, что могло случиться, случилось. Вся наша команда разбрелась по домам, и кто знает, придется ли нам еще когда-нибудь свидеться. И как только Коле отважился выйти на улицу? В сумерках постучал к нам в окно и сказал, что фашисты разъярились и добром это не кончится.
Я лег в кровать, но вместо сна в голову лезли мысли одна страшнее другой. От беспомощности щемило сердце, хотелось плакать, но я стискивал зубы и переворачивался на другой бок. Рядом угрюмо бормотал дедушка:
— Все село изничтожат, звери! Что ни день, в город кого-нибудь тащат, а там — чтобы у них руки поотсыхали! — из живых людей душу рвут… Нынче, знать, сторожа Петре черед пришел.
— Да чем же он им, горемычный, не угодил? Неужто детей сиротить не жалко? — горестно сокрушалась мама.
— Говорят, оружие он партизанам переправлял, а кто-то донес.
— Да откуда у бедолаги оружие? О школе одной и радел…
— Так в селе шепчутся, завтра разузнаем.
Иногда ночи тянутся бесконечно долго, кажется, конца-краю не будет. Ну когда же наконец рассветет? Так и подмывало выскочить из дома и закричать на все село. Просыпайтесь, делайте же что-нибудь! Но кровать тисками впилась в тело. На улице кровожадно рычат собаки, словно кого-то терзают. Потихоньку сажусь в кровати и силюсь выдохнуть навалившуюся на сердце муку. Жду, когда поблекнет в окне луна. Больше делать нечего.
Наутро мы вертелись у здания общины, заглядывали в щели забора, выбегали на дорогу. Все напрасно! Дядя Петре не появлялся. На рассвете его угнали в город.
— Знать бы, кто донес. Чья поганая душонка посмела… — в бессилии скрипел зубами Коле.
— Отец Бузо донес, — шепнул Митре. — Так тетя Анджа моей маме сказала.
— Выродок! — горячился Коле. — Сколько ему за это заплатили? Предатель!
— Тетя Анджа говорит, это он из мести. Раз он подстерег Славчо, убить хотел, а дядя Петре у него топор отнял и велел убираться подобру-поздорову. «Я, — говорит, — Славчо в обиду не дам, а коли парня хоть пальцем тронешь, головой поплатишься». Отец Бузо позеленел и огрызнулся: «Мало тебе своих детей, еще ублюдка пригрел!» Дядя Петре не выдержал, схватил объездчика за грудки и ну трепать, а когда отпустил, тот пригрозил разделаться с дядей Петре, пусть, мол, только в руки попадется… И дядя Петре попался… Выследил его объездчик и быстрей старосте с офицером докладывать.
Лицо у Коле перекосилось от гнева. Он достал из кармана листок с клятвой команды и приписал еще одну строчку: «Ненавидеть врага!»
* * *
Село взбудоражено. Кругом заполошный крик и плач. Мечутся по улице обезумевшие женщины, проклинают фашистов. На одном краю села к небу взвились языки пламени. Кажется, в той стороне полыхает само небо. Вскоре все прояснилось: ночью неожиданно загорелся дом объездчика.
Заря давно уже рассеяла ночную мглу над горами. Пожар был потушен. На месте, где стоял дом объездчика, торчал лишь обугленный остов.
Во дворе общины солдаты били Славчо. В безмолвном смятении толпились у забора сельчане.
— Зачем ты дом поджег? Зачем ты дом поджег? — как заведенный, спрашивал Славчо один солдат, покуда другие били его чем попало.
Славчо, точно окаменев, не проронил ни звука.
— Смотрите, все смотрите! — истошным голосом кричал отец Бузо. — Говорил я вам, что прикончу когда-нибудь этого ублюдка? Он будет дома поджигать, а село его корми! Не бывать тому!
— Кто надоумил Славчо пустить объездчику красного петуха? — на ухо спросил Митре у Коле.
— Никто, он сам… Слышал, должно быть, твой рассказ.
Солдаты скрутили Славчо руки и повели в город. Отец Бузо вприпрыжку бежал следом и что-то тявкал. У забора Славчо обернулся и посмотрел на нас. Прощался.
