Амбридж удовлетворенно улыбнулась и спросила, как мои дела, в свою очередь пригубив горячий напиток. Я рассказывал, как протекают мои будни, прислушиваясь к ощущениям, но ничего не происходило. В чашке не было никаких зелий. Что ж, очевидно, я слишком плохо думал о милейшей Долорес.
За спиной продолжали скрипеть перья и зубы.
— Радостно видеть, что у вас все хорошо. Признаться честно, я должна вас поблагодарить. Без ваших жалоб я бы решила, что школа нуждается лишь в минимальных преобразованиях. Вы же заставили меня взглянуть на привычные порядки по-новому и были совершенно правы — в Хогвартсе творится беспредел.
Судя по противному звуку, кто-то из гриффиндорцев пытался прорвать пером пергамент. Я безмятежно улыбнулся, с тоской представляя попытку оправдаться перед ними. Так вот зачем милейшая Долорес меня позвала — отвести от себя гнев главных недовольных. Ну-ну.
— Всегда рад помочь, Долорес, — мило улыбнулся я. Помирать, так с музыкой. — А вы знаете…
Я сделал вид, что принимаю мучительное решение.
— Да-да? — оживилась Амбридж.
— Я ведь не все рассказал вам, — печально вздохнул я и продолжил с надрывом в голосе. — Я берег репутацию любимой школы, о многом умалчивал, но раз вы инспектор… Вы знаете, что профессор Трелони — алкоголик и наркоманка?
— Да что вы?! — неподдельно ужаснулась Амбридж.
— Да, вы представляете? — горестно покивал я. — Я сам слышал от Рональда Уизли, что она все время воскуряет какие-то благовония и предрекает всем — абсолютно всем! — смерть и всяческие беды. Да, Рон?
Я обернулся, требовательно глядя на рыжика.
— Ммм… Д-да, — слегка заикаясь, подтвердил шестой Уизли. Его глаза округлились от непонимания.
Выражение лица Грейнджер было бесценным. Она не могла решить: то ли радоваться за учеников, от которых уберут столь бездарного учителя, то ли огорчаться и возмущаться, что я сдал несчастную женщину, да еще и Рона использовал. Ей определенно идет этот шок.
Я глотнул еще чая и вдохновенно продолжил стучать, словно дятел.
— Мадам Амбридж, вы представляете, какие люди дают нам знания? Приличных профессоров в школе по пальцам пересчитать можно. Мастерами являются только деканы, да еще профессор Бабблинг. Остальные преподают, как бог на душу положит. У Хагрида — вообще только три класса образования, зато практика давалась в Запретном лесу со смертельно опасными тварями. Хорошо, что его заменили на более адекватного преподавателя. Но преподавание — это же еще не все, не так ли?
Амбридж согласно кивнула и подвинула мне вазочку с воздушными безе. Я с аппетитом хрустнул лакомством, глотнул чая.
— Вот, например, есть у меня знакомая в Рейвенкло. Очень умная девочка, но несколько замкнутая. На факультете ее поэтому считают странной. Так вы представляете, у нее постоянно воруют и прячут вещи. И ладно бы это был единичный случай, но на Рейвенкло она не единственная жертва, и это происходит постоянно. А профессор Флитвик на это закрывает глаза. Якобы не могут ничего доказать. Но ведь можно пригрозить наказать весь факультет, тогда виновники поостерегутся повторять подобное. Слизерин — это вообще отдельный мир. Туда попадают не дети, а маленькие взрослые. Чтобы одни не травили других, профессор Снейп такую железную дисциплину установил… Знаете, как у Чингисхана — нарушил правило один — наказываются все, кто был рядом. А у него такие отработки, что лучше вообще никогда не нарушать. Если ты иностранец — вот тебе последняя монография Павлова на двести страниц, чтоб за два дня всё было готово. И плевать, что терминологией ты не владеешь. У профессора Спраут сдвиг на контроле, без её ведома нельзя даже выйти в туалет. Все друг на друга доносят, вплоть до цвета трусов. Не расскажешь, что сосед съел на завтрак — будешь наказан. Одно хорошо, она выявила несколько неблагополучных случаев и предприняла меры. На Гриффиндоре другая крайность — профессор МакГонагалл появляется только в тех случаях, когда происходит что-то из ряда вон. Обычно дети вынуждены сами решать свои проблемы. И чего они там нарешают?
— Как интересно… Но ведь самостоятельность — это неплохо? — свернула Амбридж в неожиданную сторону.
