Люди писали мне письма, но Дамблдор явно контролировал мою почту. Мне в руки попадали лишь послания от потенциальных клиентов, больницы Святого Мунго да подарки. Никакого хлама в виде пожеланий, ободрений, угроз и прочего спама, чего быть никак не могло. Ну, тут я могу сказать только спасибо, потому что разгребать почту мне было некогда. Пусть даже доходили до меня письма лишь тех клиентов, которые были угодны старику. У меня был второй канал связи с миром, который Дамблдор никак не мог проконтролировать — дети. И эти дети меня доставали.
Если слизеринцы быстро поняли, что ни простуду, ни травмы я не лечу, и ходили к Помфри, обращаясь лишь в реально серьезных случаях, то остальные факультеты просто жаждали посмотреть на мою работу и ходили за мной по всему замку, громко жалуясь на насморк-царапину-вывих-синяк. В качестве средства защиты я взял манеру Снейпа язвить, выгибать брови, кривить губы и эффектно разворачиваться на каблуках, взмахивая полами мантии. С моей ангельской внешностью пришлось долго потеть перед зеркалом, доводя гримасы до нужного уровня, но результат того стоил. Мини-Снейп деморализовал детей. Поток праздно шатающихся оболтусов резко иссяк, я получил кучу оскорбительных кличек, а те, кому действительно нужна была помощь, не обращали внимания на мою манеру общения.
После посвящения приступы лунатизма прошли, но появились осознанные сны. Каждую ночь я развлекался, летая над землями, метая молнии из рук и меняя сюжеты. Сновидения запоминались очень отчетливо, а войти в осознанный сон становилось с каждым разом всё легче и легче. В один прекрасный момент я нашел выход в свою деревню.
Снилась мне в ту ночь какая-то ерунда: какие-то девчонки, огороды, речка вышла из берегов. Девочки прыгали по бревнам, падали в воду, я парил неподалеку, и в моей голове настойчиво крутилось желание навестить мою прабабушку и посмотреть, вернули ли ей ведра.
— Девочки, а не подскажете, где здесь выход в астрал? — спросил я.
Одна на секунду оторвалась от своего занятия и ткнула пальцем вверх.
— А вот он!
Я задрал голову и рассмеялся. Прямо посреди чистого голубого неба торчал канализационный люк. Самый обычный канализационный люк. Я подлетел к нему, свинтил крышку и полез. Блин, ползу вверх, люк канализационный, а ощущение, что лезу из какой-то норы: комья земли, корешки… Впереди показался свет, и я рванул к нему.
Я лежал в знакомом поле. Надо мной пели птицы, покачивались колосья. Невдалеке виднелась знакомая лесная опушка и родная изба. Получилось!
Бабушка нашлась во дворе. Она развешивала белье, и белые простыни с наволочками развевались на ветру, обдавая прохладой. Я тихонько подкрался сзади и ткнул её под ребра. Она подскочила с визгом и обернулась, хлестнув по лицу длинной темной косой. Взметнулась юбка. Я получил по шее мокрой наволочкой.
— Вот негодник! Дай, поцелую, — бабушка притянула меня за вихры и чмокнула в лоб.
— Тьфу на тебя! — я обиженно стер поцелуй. — Как покойника чмокнула. Ведра получила?
— И ведра, и коромысла, и даже воду, — кивнула бабуля. — Твой друг по пути на колонку набрел. Неплохой он мальчик, пельмени помог налепить, забор поправил. Больной только.
— Сильно? — я выудил из тазика майку, встряхнул и повесил на веревку.
— Да уж неслабо. Половина — это не шутки, — вздохнула бабушка, расправляя простынь. — Одно хорошо — гнилья в этой половине нет. Страха много, злости хватает, это да, а гнилья нет.
— Я могу найти остальное, — предложил я.
— Остальное… — бабушка задумчиво почесала нос. — Отсечено то, что ему мешало, и не в нашей воле ему это возвращать. Мальчик не кувшин, чтоб по осколкам собирать.
— Не кувшин… — я задумался. — Может быть, хотя бы сердце вернуть? Половина души — это мало для того, чтобы взрастить недостающее.
— Всякая земля хороша, если рук не жалеть. А сердце у него разбито. Зачем ему разбитое сердце, если он и так страха полон? — пожала плечами бабушка. — Пельмени будешь? Мы много налепили.
— Буду.
На лавке у крыльца сидел Волх и чистил меч. Волчью морду он скинул на плечи, и солнце играло на его выгоревших пепельных прядях. Мой предок носил классическую для своего времени прическу: волнистые волосы до плеч, прямой пробор. Чтобы ничего не мешало, голова была перевязана узеньким цветастым налобником. Рыжая кудрявая борода аккуратно подстрижена. Черты лица выразительные, резкие. И нос как у меня и папы. Бабуля кивнула ему и прошла в дом, а он исподлобья взглянул на меня.
