Волчонок осторожно приблизился к чужакам. Вот этот, с тощим кадыком ему сразу не понравился. Перекусить бы это горло. Чего стоит? Один миг...
— Но и в своей стае не все хорошие. Случаются совсем злые и гадкие. Но ведь и их приходилось терпеть. И не ему одному, а всем. Пусть люди сами разберутся в своей своре. Так будет правильней,— обнюхал волчонок головы гостей и, осторожно переступив обоих, пошел к постели Вари. Хозяйка она и есть хозяйка,— свернулся калачиком возле койки и спокойно уснул. Во сне он увидел все ту же Колымскую пургу и заскулил.
Утром мужики чуть свет побежали на трассу, в надежде поймать попутную машину. Мороз стоял одурелый, за сорок зашкаливало и не ветерка, не солнышка. Сплошная муть, угроза свирепой и долгой пурги.
— Я в своих «прощай молодость» долго не выдержу. Врежу дуба прямо на обочине. А тебе меня не поднять. Короче, «крышка» нам. Водилы тоже не дураки. По такой погоде хрен кого выманишь из хаты. К Варьке переться неловко. Сам знаешь, не звала прощаясь. А незваный гость хуже татарина. Что теперь делать будем? — колотился Бондарев от холода.
— Ждать! — резко осек Сашка.
— Кого? Уже два часа стоим и ни одной драндулетки. Замерзнем на хрен.
— Не хнычь, твою мать, хватит сопли на уши вешать.
Они всматривались, вслушивались, но, не
звука.
— Слушай, сегодня же выходной. Чего ждем, все бесполезно, пошли к Варе,— первым свернул на тропинку Игорь.
— Нет ее дома. Видишь, вон она! У могилы голосит,— стали подходить осторожно и услышали голос женщины:
— ...Голубка ты моя. Иль думаешь, я не знала, за что тебя заковали в кандалы? Святая моя! Не поддалась начальнику зоны, не уступила по бабьей части. А уж как он добивался тебя, всю измордовал, но у меня не было сил вступиться, маленькой была и слабой. Только плакала. Ну чем могла одолеть того бугая? Такого слезами не прошибешь. Я всякое видела. И как он бил тебя в грудь кулаками, а коленом в промежность. Но ты все выдержала, даже не плакала, хотя все губы искусала в кровь, но молчала. Он пригрозил, что убьет тебя. Но ты не попросила пощады. Другие уступали ему. Ты не стала позориться и молча перенесла все муки. Тебя выкинули из кабинета, когда ты была уже без сознанья, а и я выскочила из-под стула. Вот тогда велели, если выживешь, заковать в кандалы.
Варвара всхлипнула, слезы передавили горло:
— Лапушка! Прости! Я была совсем ребенком и не могла вступиться. Помнишь, как мы вместе с тобой спали в тачке на холоде, а потом бабы забрали меня к себе в барак. Но я не покинула, всегда была с тобой. Научилась кусаться. За это получала по морде. У меня отнимали даже вонючую баланду. А тебе и в пургу не разрешали заезжать в барак. Все ты вынесла и стерпела. Мне так больно, что не сама отплатила за тебя кабану. Ведь ты знаешь: его расстреляли по приказу. И убил его охранник. Но тебя уже не было в живых. Бог твое увидел и сам наказал. Я радовалась, что твои муки не прошли даром козлу. К нему на могилу никто не приходит. За все годы ни одна душа не навестила. И я, конечно, не могу простить. Я и теперь проклинаю его. Ведь это он отнял тебя у меня, единственную кровинку, самого родного человека.
Варя резко оглянулась на хриплый, надсадный кашель Бондарева.
— Чего топчетесь? Это моя могила. Берите ключи, идите домой,— встала баба с колен. Ноги от холода свело.
— Пойдем с нами! — взмолился Игорь, подав бабе обе руки.
Та встала. Отгребла снег от ажурного креста, утонувшего в снегу по плечи.
— Дай помогу! — отодвинул бабу за спину и будто двумя лопатами сдвинул снег от креста. Из-под него проглянула лужа оттаявшей клюквы. Она была похожа на кровь, проступившую из земли.
— Пошли, Варя! Нам сегодня не повезло. Нет машины, выходной всех удержал дома, а мы забыли. Чуть не замерзли на трассе. А Колыма склероза не прощает. Разреши нам с Сашкой переночевать у тебя еще одну ночь. Поверь, мы тебе не помешаем.
Они шли, шатаясь от холода. Ноги заплетались, руки не сгибались, из глаз морозом вышибало невольные слезы. Но люди шли, сначала медленно, тихо, потом быстрее. Они лучше других знали, кто остановится на Колыме, тот умрет, ибо каждое движение и дыхание — подарок самой Колымы. Отнять все это у человека ей ничего не стоит. А значит, надо спешить, чтобы жить дальше, не останавливаясь и не плача...
