— А у нас на пекарне недавно бабу уволили. Муку таскала с работы каждый день. Сшила себе пояс, набьет в него муку и домой. А тут вахтер наш поозоровать вздумал, да приобнял за талию. Враз неладное почуял. Отволок к старшему охраны. Ее там наголо раздели. Все нашли и в тот же день уволили по статье. Ну, скажите, не дура? Ведь могла купить. Своим работникам вдвое дешевле продают. А ведь получала неплохо. Сама живет, ни детей, ни родителей нету. Чего не хватало? Жадность бабу одолела, не иначе. Нет, ее не били, кому нужно руки об нее пачкать. Вывели за ворота, следом дверь закрыли. Куда теперь возьмут? Дурная слава хуже грязи к подолу липнет. Никуда ее не возьмут. А позора до самой смерти хватит.
— Сколько о ворах ни говори, они всегда были, есть и будут. Вот и в этой зоне фартовые
жили. Много. Целая шайка. Но они только крупняк брали. Банки, магазины грабили. Красиво, но коротко жили. Кого милиция, других свои прикончат. Не жить, не помереть не умеют толком. Все по-собачьи, не по-людски. Не держатся за жизнь. Вот так тут одна приволоклась. Вся в золоте, бриллиантах. Я и спроси, с чего вырядилась, как на праздник. Она рассмеялась, мол, муж не велел снимать. Глянула, а мужик совсем сопливый. Оказалось, вором был. Менты потом его в погоне пристрелили. Зато побрякушки остались. Вот только человека, целой жизни нет... Глупо это,— добавила Варя погрустнев.
— Вот у нас на сто четвертом километре бабуля живет. Деваться некуда стало. На материке ни одной души не осталось. Все поумирали. Дом отдали чужим людям. Детей отродясь не было. Не рожала. Старик ее давно к другой бабке ушел на житье. Устал один бедовать. А она, не гляди что дряхлая да немощная, все еще деньги копит на поездку на материк. Хочет в деревню на отпуск барыней приехать, чтоб вся при шелках и мехах. А сама, ну чисто баба- яга с музея. Я ей предлагала экспонатом у меня поработать. Ее за взаправдашнюю принять могут. Она носом коленку, не согнувшись, почешет,— смеялась Варвара.
— А зачем ей наряды? — удивился Иванов.
— Людей удивить хочет. А может, там, в деревне, замуж выйти решила. Мало ли дураков в свете? Может, какой забулдыга клюнет, если с похмелья окажется. Этим все равно, кого пропить. Хоть Ягу иль королеву, лишь бы самогонки было вдоволь. Только она не понимает, что на другое не годится. Все жлобится, экономит, хоть сколько той жизни осталось у нее в запасе?
— Последние мозги бабка посеяла.
— Не скажи, самой умной себя считает. Все мечтает деревню удивить. А доедет ли до нее, о том не думает...
— Я в свое время тоже решил подкопить деньжат, съездить в отпуск. И уже поехал за билетом. А меня прямо в аэропорту обокрали, обчистили до копейки. Какой там отпуск, на автобус до города еле наскреб. С тех пор об отпуске и не мечтаю.
— А у нас, вон в том конце погоста, девка похоронена. Давно там лежит, чуть ли не с первых зэчек. Я ее не видела. Но говорили, будто красивее той бабы земля не рожала. Сущий цветок. И голос соловьиный. Все млели, глядя на нее.
— А чего сюда попала? — спросил Игорь.
— Воровкой была отменной. Но не по мелочи. Она в какой-то банде была. Ее все хотели выкрасть, но никак не получалось. Тут же собаки имелись, лютей волков. Им плевать на человечью красу. В ней не разбирались ни хрена. А тут баба с двумя мужиками. Погнались за ними. Дело лютой зимой было, в самую круговерть пурги, когда волки в стаи сбиваются. Это самое опасное время. Вот и нагнали зверюги. Ее в сугробе припутали. И от всей красы только украшенья оставили, да порванное бельишко. Остальное все пожрали, растащили по сугробам и кустам, даже капли крови не оставили. Мужиков еле нашли по весне. Видать, большою была стая. Не удалось от нее сбежать. Раньше волков тут много было. Потом охотники пришли, многих отстреляли. Теперь и сотой части нет. Ведь прежде на трассу выходили, как разбойники. К дому подходили вплотную. Нынче редко их вой слышу. Поизвели бандюг.
— А у нас, неподалеку от Магадана, стая напала на сотрудника. Всего в клочья пустили, только пистолет остался. Если бы умели пользоваться, унесли бы,— хохотнул Игорь Павлович скрипуче.
